По большому льду. Северный полюс

Эта полынья, хоть и проходила гораздо южнее той, что мы встретили севернее мыса Хекла в 1906 году и назвали «Великой полыньей», больно уж походила на ту огромную реку, которую по пути на север мы называли Гудзоном, а на обратном пути, когда казалось, что эти черные воды навсегда отрезали нас от суши, дали ей новое имя и стали величать Стиксом. Сходство с той полыньей было настолько поразительным, что даже эскимосы, которые были со мной в экспедиции три года назад, заметили это.

Я с радостью отметил, что в окрестностях полыньи не наблюдается боковых подвижек льда: берега полыньи не смещаются ни на запад, ни на восток. Полынья была просто участком открытой воды во льду, образовавшимся под действием ветра и сизигийных приливов, сила которых возрастала ближе к полнолунию, 6-го числа.

Капитан Бартлетт, как всегда предусмотрительный, ко времени моего прибытия построил для меня иглу по соседству с собой. Пока остальные три партии занимались строительством жилищ, капитан измерил глубину океана; у кромки воды она составляла 110 морских саженей. В тот момент мы находились в 45 милях к северу от мыса Колумбия.

На следующий день, 5-го марта, была прекрасная ясная погода, дул легкий западный бриз, а температура опустилась до 20° ниже нуля. Около полудня огромный желтый шар солнца прокатился по линии южного горизонта. Наша радость при виде его была столь велика, что на время заставила нас позабыть о раздражении вынужденной задержкой из-за всё расширяющейся полыньи. Если бы 4-го числа не было облачно, мы бы увидели солнце на день раньше.

За ночь полынья немного сузилась, постепенно обрастая по краям молодым льдом, затем под напором приливной волны раскрылась еще больше, чем прежде, оставляя перед нами, несмотря на постоянно образующийся лед, широкую полосу черной воды. Я отправил Макмиллана с тремя собачьими упряжками и тремя эскимосами, забрать груз, который Киута выгрузил на лед, возвращаясь на сушу с Марвином, поручив ему также привезти для Борупа ту часть припасов, которая ранее не поместилась на наши нарты. Кроме того, Макмиллан взял записку для Марвина, которую следовало оставить там, где Киута сбросил груз. В записке Марвину сообщалось, где и почему мы застряли, и предписывалось возвращаться к нам как можно быстрее. Остальная часть партии занималась ремонтом поврежденных нарт и, используя керосинки, сушила одежду.

Весь следующий день мы прождали у полыньи; наступил еще один день, потом еще, и еще… Пять дней в сводящем с ума бездействии – а перед нами все еще простирается широкая полоса черной воды. Погода все эти дни была весьма благоприятна для похода, с температурами от минус 5° до минус 32°. Если бы не ветер в первые три дня после старта, способствовавший образованию непреодолимого препятствия на нашем пути, мы могли бы уже дойти до 85 параллели.

Все эти пять дней я ходил по льду взад-вперед, кляня судьбу, подложившую мне свинью в виде непреодолимой полыньи, в то время, как все остальное – погода, лед, собаки, люди и оборудование – благоприятствовало нашим начинаниям. Мы с Бартлеттом почти не разговаривали в эти дни. Это было время, когда молчанье выражало больше, чем любые слова. Мы время от времени поглядывали друг на друга, и по сжатым челюстям Бартлетта я видел, что творится в его душе.

С каждым днем полынья перед нами становилась все шире, и каждый день мы с тревогой поглядывали на юг, откуда должны были подойти Марвин с Борупом. Но они не шли.

Только тот, кто бывал в подобной ситуации, может понять, какая это пытка – терзаться от бездействия. Я почти все время расхаживал по льдине возле иглу, то и дело взбираясь на самую высокую точку позади лагеря и, напрягая в тусклом свете глаза, устремлял взгляд на юг. Я спал по несколько часов в сутки, напрягая слух при малейшем шуме, вскакивая, надеясь услышать долгожданные звуки приближающейся собачьей упряжки. Все это время я старался контролировать себя, но мыслями невольно возвращался к задержке у «Великой полыньи» в прошлую экспедицию, анализируя и проводя параллели. Надо сказать, что именно на эти дни пришлась наибольшая психологическая нагрузка за все пятнадцать месяцев, проведенных вне цивилизации,

Я знал, что дополнительные запасы керосина и спирта, которые должны доставить Марвин и Боруп, крайне необходимы экспедиции, но даже если бы они не прибыли, назад я бы не повернул. Меряя шагами лед, я думал о том, как рациональнее использовать деревянные части нарт, чтобы иметь возможность вскипятить воду для чая, когда у нас закончатся и спирт и керосин. К тому моменту, как мы пустим в дело все нарты, станет уже достаточно тепло, и, чтобы утолить жажду, мы сможем рассасывать лед; будем есть пеммикан и сырую собачатину и обходиться без чая. Я строил планы, но это были планы отчаяния. Мои размышления на протяжении всего периода ожидания сопровождали мучительные душевные терзания.

Глава XXV. У некоторых моих эскимосов сдают нервы