По дуге большого круга

— А вот она, эта стервь, — сказал Мокичев, толкнувшись о стакан Волкова своим и выпив его залпом, — она, мой диванчик, считает, что хавать икру — благородное дело. Меня все считают за чудака. Когда я появляюсь где-либо в гостях, икру моментально прячут, потому как пару раз учинил небольшой шум-скандалез.

Хорошо зная Ваську, Волков улыбнулся, представив себе, как это выглядело.

— О каком диванчике ты толкуешь? — спросил он.

— Это про Софку про свою, — ответил Мокичев. — Я зову ее Софа́, на французский лад, а иногда и диваном кличу. Не обижается. Сейчас вот вместе с Викой пригребет.

— А Вика, — спросил капитан, стараясь произнести это равнодушным голосом, — кто такая будет?

— Увидишь, — коротко ответил Мокичев. — Выпью за твое возвращение оттуда, а потом, при бабах, ни о чем таком говорить не будем.

Он выпил молча.

— Ты не знаком с Отто Вейнингером? — спросил Игорь Волков. — Он книгу написал, «Пол и характер» называется.

— Это про разные способы? — отозвался Васька. — Слыхал я про нее… Старье прошлого века. Хочешь, я тебе лучше датскую «Памятку мужчины» подарю? Недавно в Копенгагене купил… Блеск и красота куртизанок! А чего это ты меня про этого немца спросил?

— Он был евреем, Отто Вейнингер, — сказал капитан. — Потом перешел в протестантство, крестился. В тысяча девятьсот третьем году выпустил в Вене свою знаменитую книгу, она вовсе не про «способы», Василий, а спустя четыре месяца застрелился.

— Чудак, — сказал Мокичев. — Не понимаю этого…

— Его современники тоже не поняли, хотя и пытались объяснить всяк на свой лад. Профессор А. Форель в одной из публичных лекций назвал книгу Вейнингера симптомом «психической импотенции». Сюда, кстати, он относил и творчество Льва Толстого. Доктор Ф. Пробст определил идеи венского молодого ученого, ему было двадцать три года, как «психопатическое вырождение» и рекомендовал поместить книгу этого «ополоумевшего гения» во врачебную библиотеку психбольницы…

— За что же они так полоскали парня? — с явным интересом спросил Васька.

— Всех шокировала оценка, психологическая, нравственная, социальная, которую Вейнингер дал женщине, — ответил Волков. — Женщине в широком, всеобъемлющем смысле слова. Он исходил из положения, которое, по словам одного из основоположников христианской церкви, святого Климента, якобы принадлежит Христу. Цитирую приблизительно: «Смерть будет длиться до тех пор, пока женщины будут рожать, и не раньше будет узрена правда, чем когда из двух станет одно, из мужчины и женщины третье. Самосущее, что не есть ни мужчины, ни женщины…»

— А кто же тогда? Гомики? — грубо спросил Мокичев, бросив сердитый взгляд на Волкова.

Капитан улыбнулся.

— Дело все гораздо сложнее, чем в твоей датской «Памятке», — сказал он. — Вейнингер отрицает женщину не в узком, так сказать, практическом смысле, а в духовном. Своеобразно переосмыслив учение Канта, он считает, что если мужчина обладает умопостигаемым «я», бытием, как выражается Вейнингер, высшей сверхэмпирической реальности, то ни у женщины, ни у животного, ни у растения нет бытия. Они лишь явления, в них нет ничего от вещи в себе. Женщина, утверждает Вейнингер, алогична и аморальна.

— Это точно, — согласился Васька.

— Опять ты не понял, — поморщился Игорь Волков, он уже пожалел, что затеял этот разговор. Его потянули к этой теме Васькина защитительная речь во имя спасения рыбьей икры и неосознанное желание постичь через восприятие другого человека все то, что происходило между ним, Галкой и Решевским вчера и до этого последнего вечера.

И капитан вскоре понял, что Мокичев не готов воспринять идеи Вейнингера, нет, не принять, с этим венским самоубийцей не был согласен и сам Волков. Капитан доподлинно знал, что Мокичев воспримет все впрямую, но делать было уже нечего. Потому-то и продолжал рассказывать ему, что женщине свойственна «органическая лживость», и Васька согласно кивал головой, сочувственно поглядывая на товарища, которого так низко обманула Галка. Мокичев оживился, узнав о том, что, по Вейнингеру, женщина бесстыдна и ее можно назвать универсальной сексуальностью. В мышлении женщины центральное положение занимает половой акт, — утверждал Волков, цитируя Вейнингера, и Васька думал про себя, что это паскудство — так обидеть умного и доброго парня, вон как его теперь заносит на поворотах. — Женщина всегда только сексуальна. Она больше всего хочет или полового акта, или ребенка. Она совсем неспособна к любви. На женщину действует в мужчине только сексуальность, и не красоты, а высшего полового вожделения требует она от него… И когда Волков произносил: «Женщина есть только объективация мужской сексуальности», Васька Мокичев только хмыкал и думал: «Дает Игорешка! Дает, бродяга… Курсы в тюряге какие проходил?»

А Волков уже и забыл, кому и зачем он все это говорит. Он сейчас спорил с самим собой. У капитана была собственная концепция. Но положения ее расходились с тем, о чем беззвучно кричало сейчас его нутро. Потому Волков и нес сущую бредятину. Только не мог ничего поделать с собой и метал этот псевдонаучный бисер перед ухмыляющимся Васькой.