По ком звонит колокол

Апартамент, в котором он жил, был набит людьми. Люди сидели, стояли повсюду, вели беседы друг с другом, как в любой гостиной во время приема гостей; мужчины и женщины пили водку, виски с содовой и пиво из маленьких стаканов, все это разливалось из больших кувшинов и графинов. Четверо мужчин были в военной форме. Остальные – в легких куртках из плащевой ткани или в кожаных; на трех из четырех женщин были простые повседневные платья, на четвертой, тощей до изнеможения и смуглой, – что-то вроде женского, с юбкой, варианта милицейской формы строгого покроя и высокие сапоги.

Войдя в номер, Карков сразу же направился к женщине в форме, поклонился ей и пожал руку. Это была его жена, он сказал ей по-русски что-то, чего никто не разобрал, и на миг надменность, явно читавшаяся в его взгляде, когда он вошел, исчезла. Но тут же вернулась, как только он заметил темно-рыжую копну волос и чувственно-томное лицо хорошо сложенной девушки, которая была его любовницей; он подошел к ней быстрым четким шагом, поклонился и пожал руку так, что невозможно было не заметить подражания тому, как он приветствовал жену. Жена не посмотрела ему вслед, когда он пересекал комнату. Она стояла и беседовала по-русски с высоким привлекательным испанским офицером.

– Твой знаменитый возлюбленный что-то немного раздался, – говорил между тем девушке Карков. – Все наши герои к концу первого года войны начали толстеть. – Он не смотрел на человека, о котором говорил.

– Ты так уродлив, что способен ревновать даже к жабе, – весело ответила ему девушка. Она говорила по-немецки. – Можно мне с тобой завтра в наступление?

– Нет. Да и наступления никакого не будет.

– Все знают про наступление, – возразила девушка. – Так что нечего делать из него тайну. Долорес едет. Ну и я поеду с ней или с Карменом. Туда много народу собирается.

– Можешь ехать с кем угодно, кто тебя возьмет, – ответил Карков. – Я – нет. – Потом, посерьезнев, он посмотрел на девушку и спросил: – Кто тебе рассказал? Отвечай точно.

– Рихард, – так же серьезно ответила она.

Карков пожал плечами и отошел, оставив ее в одиночестве.

– Карков, – голосом человека, страдающего несварением, окликнул его мужчина среднего роста, с серым тяжелым обрюзгшим лицом, мешками под глазами и отвисшей нижней губой. – Слышали хорошую новость?

Карков подошел к нему, и мужчина сказал:

– Я сам только что узнал, еще и десяти минут не прошло. Это замечательно. Фашисты весь день сражались под Сеговией со своими. Им пришлось усмирять мятежников, ведя огонь из автоматов и пулеметов. А к полудню они уже бомбили с самолетов собственные войска.

– В самом деле? – сказал Карков.

– Это точно, – подтвердил человек с набрякшими глазами. – Новость – от самой Долорес. Она только что была здесь и пребывала в состоянии такой радостной экзальтации, в каком я ее еще никогда не видел. У нее прямо лицо сияло от такой новости. Это знаменитое лицо… – радостно продолжал он.

– Это знаменитое лицо, – повторил Карков голосом, лишенным всякого выражения.

– Если бы вы только слышали ее! – продолжал, не смутившись, человек с одутловатым лицом. – Ее глаза излучали прямо-таки какой-то нездешний свет, а голос звучал так, что невозможно было усомниться в ее уверенности. Я собираюсь написать об этом в «Известиях». Для меня это было одним из величайших моментов нынешней войны – услышать этот знаменитый голос, в котором смешались жалость, сострадание и правда. Господи, она вся светилась этой правдой, как истинно народная святая. Не зря ее прозвали La Pasionaria[142].

– Не зря, – бесцветным голосом сказал Карков. – Вам бы следовало начать писать статью для «Известий» прямо сейчас, пока это восхитительное впечатление не потускнело.

– Шутить над этой женщиной неуместно. Даже такому цинику, как вы, – сказал человек с одутловатым лицом. – Были бы вы здесь – сами бы увидели это лицо и услышали бы этот голос.

– Этот великий голос, – сказал Карков. – Это великое лицо. Опишите же все это. Не надо рассказывать мне. Не растрачивайте на меня целые абзацы готовой статьи. Идите и сейчас же все запишите.

– Ну, не прямо же сейчас.

– По мне, так лучше прямо сейчас, – ответил Карков, посмотрел на собеседника и отвел взгляд. Человек с одутловатым лицом постоял еще минуту-другую, не выпуская из рук стакан с водкой, перед его глазами, под которыми набрякли тяжелые мешки, словно все еще стояла та прекрасная сцена, свидетелем коей он недавно был, потом он покинул комнату и отправился писать.

Карков подошел к другому мужчине, лет сорока восьми, с бледно-голубыми глазами, редеющими светлыми волосами и иронично изогнутыми губами под щеточкой светлых усов, он был невысок ростом, коренаст и жизнерадостен на вид. На нем был военный мундир. Он был венгром и командовал дивизией.

– Вы были здесь, когда приезжала Долорес? – спросил у него Карков.

– Да.

– Так что там произошло?

– Вроде бы фашисты воюют друг с другом. Чудесно, если правда.

– Что-то много кругом болтовни о завтрашнем.