По ком звонит колокол

Но когда Inglés сказал ему про донесение, он почувствовал то же самое, что чувствовал в детстве, когда в день деревенского праздника, проснувшись утром, слышал сильный шум дождя: это означало, что будет слишком мокро и травлю быков на площади отменят.

Мальчиком он любил травлю быков и всегда с нетерпением ждал момента, когда окажется под палящим солнцем на пыльной площади, огороженной со всех сторон повозками, чтобы перекрыть все выходы и образовать замкнутое пространство, куда, скользя по откинутой вниз створке клети и упираясь всеми четырьмя ногами, ворвется бык. С волнением, восторгом и страхом, от которого пот прошибает, Андрес ждал, когда, стоя посреди площади, услышит стук бычьих рогов по дереву изнутри клети, а потом увидит, как бык, скользя и упираясь, выскочит на площадь – голова вздернута, ноздри раздуты, уши прядают, блестящий черный загривок покрыт пылью, корки засохшего навоза летят с боков, широко расставленные глаза, не мигая, уставились из-под разведенных рогов, гладких и твердых, как сплавное бревно, отполированное песком, с острыми концами, торчащими кверху так грозно, что сердце замирает при взгляде на них.

Бывало, весь год он ждал этого момента: вот бык выбегает на площадь, и ты следишь за его взглядом, пока он выбирает, на кого броситься, а потом, когда он срывается мгновенно, по-кошачьи, и мчится за кем-нибудь, наклонив голову и выставив вперед рога, у тебя на миг останавливается сердце. Да, в детстве он ждал этого момента весь год; но чувство, которое он испытал, когда Inglés отдавал ему приказание доставить пакет, было таким же, какое бывало тогда, когда, проснувшись утром, он с облегчением слышал, как дождь стучит по черепичной крыше, по каменной стене дома и вода бурлит в канавах вдоль немощеной деревенской улицы.

Он – как любой другой мужчина из его или из соседней деревни – всегда вел себя очень храбро на деревенских capeas и ни за что на свете не согласился бы пропустить это ежегодное развлечение, хотя в другие деревни на capeas не ходил. Он был способен не шелохнувшись ждать, когда на него бросится бык, и отскочить в сторону лишь в самый последний момент. Он размахивал мешком перед мордой быка, чтобы отвлечь его, если бык сваливал кого-то на землю, и не раз хватал его за рога и отводил бычью голову в сторону от упавшего, пинал ногами и хлестал по морде, пока бык не оставлял того в покое и не переключался на кого-нибудь другого.

Он не боялся дергать, крутить и тянуть быка за хвост, чтобы оттащить от лежащего на земле. А как-то раз одной рукой тянул его за хвост вбок до тех пор, пока другой рукой не достал до рога, и когда бык поднял голову, чтобы наброситься на него, стал бегать спиной вперед, кружа, не выпуская ни хвоста, ни рога, пока толпа не набросилась на животное и не прикончила его ножами. На жаре, в пыли и стоящем над площадью тяжелом духе бычьего и человеческого пота, смешанного с винными пара́ми, под рев толпы, он был в первых рядах смельчаков, нападавших на быка, ему было знакомо ощущение, когда бык мечется и взбрыкивает под ним, а он лежит у него на загривке, зажимая один его рог под мышкой, мертвой хваткой уцепившись в другой, извиваясь и соскальзывая то в одну, то в другую сторону, ощущая, что левая рука вот-вот вывихнется из плечевого сустава, но крепко держась на этой горячей, пыльной, щетинистой, дергающейся горе мышц, вгрызаясь в бычье ухо зубами и раз за разом вонзая нож в раздувшийся, мотающийся бугор шеи; и вот уже горячая струя обагряет его кулак, он наваливается всей своей тяжестью на вздувшийся загривок и всаживает, всаживает нож в бычью шею.

Когда он первый раз вот так вцепился зубами в ухо быка, шея и челюсти у него словно окаменели, и все потом смеялись над ним. Но, даже смеясь, все относились к нему с уважением. И потом он каждый год повторял этот фокус. Его даже прозвали Бульдогом Вильяконехоса и говорили в шутку, будто он пожирает быков живьем. Но все жители деревни ждали этого дня, чтобы увидеть, как он это делает, а он знал, что год за годом так и будет: сначала бык выйдет из клети, потом начнет кидаться на всех и метаться по площади, а когда все закричат, что пора убивать, он прорвется сквозь толпу и вскочит быку на загривок. А после, когда все кончится и бык под тяжестью своих убийц завалится мертвым на землю, он, Андрес, выберется из кучи и пойдет прочь, стыдясь своей выходки с ухом, но и гордясь ею по-мужски. Он проберется между повозками и отправится к какому-нибудь фонтану вымыть руки, а мужчины будут хлопать его по спине, протягивать бурдюки и кричать: «Ура нашему Бульдогу! Долгих лет твоей матушке». Или: «Вот что значит иметь крепкие cojones! Год за годом!»