По ком звонит колокол

Андрес и стыдился, и чувствовал какую-то опустошенность, и был горд и счастлив, и отмахивался небрежно ото всех; он мыл руки, правую – до самого плеча, тщательно отмывал нож, потом принимал один из протянутых ему бурдюков и, прополоскав рот, чтобы избавиться от вкуса уха до следующего года, сплевывал вино на каменные плиты площади, а потом поднимал бурдюк высоко над головой и направлял струю прямо в горло.

Да, конечно. Он был Бульдогом Вильяконехоса и ни за что не упустил бы случая каждый год проделать один и тот же фокус у себя в деревне. Но он знал: ничего нет лучше того ощущения, которое испытываешь, услышав поутру шум дождя, означающий, что на сей раз его проделывать не придется.

Я должен вернуться вовремя, сказал он себе. Тут и вопроса нет – я должен участвовать в деле с часовыми и мостом. Там мой брат Эладио, моя плоть и кровь. Ансельмо, Простак, Фернандо, Агустин, Рафаэль – хотя этого, ясное дело, всерьез принимать не стоит, – две женщины, Пабло и Inglés, правда, Inglés не в счет, потому что он иностранец и выполняет приказ. Все будут в деле. И никак нельзя, чтобы из-за этого донесения я оказался в стороне. Нужно доставить пакет поскорее точно по адресу, а потом очень быстро вернуться, чтобы не пропустить атаку на посты. Я позора не оберусь, если из-за какого-то донесения не приму участия в деле. Это яснее ясного. А кроме того, сказал он себе, как человек, до которого вдруг дошло, что в том, о чем он размышлял только с точки зрения долга и чести, есть еще и кое-что приятное, – кроме того, я с удовольствием прикончу несколько фашистов. Давненько уж мы никого из них не убивали. Завтра предстоит по-настоящему важное дело. Это будет день реальных действий. День, который кое-чего стоит. Так пусть же он настанет, и пусть я буду там, вместе со всеми.

В этот момент – Андрес, по колено в зарослях дрока, карабкался по крутому склону к позициям республиканцев – из-под ног у него выпорхнула куропатка, часто захлопав крыльями в темноте, и внезапно от страха у него перехватило дыхание. Это от неожиданности, подумал он. И как им только удается так быстро махать крыльями? Должно быть, она сидела на яйцах, а я прошел слишком близко к гнезду. Не было бы сейчас войны – привязал бы я платок на соседний кустик, а днем пришел бы, нашел гнездо и забрал яйца, а потом подложил бы их под наседку, и когда вылупились бы птенцы, у меня на птичьем дворе бегали бы маленькие куропаточки, я бы наблюдал, как они растут, а когда они стали бы большими, использовал бы их как подсадных. Ослеплять я бы их не стал, потому что они были бы ручными. Или все равно могли улететь? Может быть. Значит, пришлось бы ослепить.

Жалко бы их было – я ведь сам их вырастил. Можно еще подрезать крылья или привязывать за ногу, когда используешь как приманку. Если бы не война, мы бы с Эладио пошли ловить раков в речке за фашистским постом. Когда-то мы с ним наловили там аж четыре дюжины за раз. Если после того как взорвем мост, мы отправимся в Сьерра-де-Гредос, там полно речек, где водится форель и раки тоже. Надеюсь, нам удастся уйти в Гредос, подумал он. Летом и осенью там можно жить припеваючи, правда, зимой там лютые холода. Но, может, к зиме мы уже выиграем войну.

Не будь наш отец республиканцем, мы с Эладио служили бы сейчас в фашистской армии, а в их армии у солдат нет никаких проблем. Повинуйся приказам, живи или умирай, а уж какой конец тебя ждет – не тебе решать. Подчиняться властям легче, чем воевать с ними.

Но партизанская война – дело очень ответственное. Если ты человек небезразличный, тебе есть о чем беспокоиться. Эладио любит поразмыслить больше, чем я. И беспокойства у него больше. Я честно верю в наше дело, и у меня нет особого беспокойства. Но ответственность на нас сейчас большая.

Я думаю, что нам выпало родиться в очень трудное время. Наверное, в другие времена легче было жить. Но мы из-за этих трудностей страдаем мало, потому что нас с детства учили им сопротивляться. А вот у кого такой закалки нет, тому в здешнем климате тяжело приходится. Но время сейчас такое, когда надо принимать трудные решения. Фашисты сами напали и, стало быть, приняли решение за нас. Мы воюем, чтобы выжить. Но, по мне, лучше, чтоб было по-другому – чтоб я мог привязать платок к тому кустику, прийти днем, забрать яйца, подложить их под наседку, а потом смотреть, как куропачьи цыплята бегают у меня по двору. Мне бы понравилось на них смотреть – они такие маленькие, такие ладненькие.