По ком звонит колокол

– Ну, тогда все, – сказал Пабло. А потом добавил тихо и доверительно: – Лошадей все равно еще мало.

Сукин сын, подумал Роберт Джордан. Знает ведь, что я с первого раза его понял.

– Я пойду пешком, – сказал он. – Лошади – твоя забота.

– Да нет, для тебя лошадь будет, Inglés, – тихо сказал Пабло. – Лошадей хватит на всех.

– Это твоя забота, – повторил Роберт Джордан. – Меня можешь не считать. А патронов у тебя для твоей новой máquina достаточно?

– Да, – сказал Пабло. – Все, что было у кавалериста, теперь у меня. Я потратил только четыре, чтобы попробовать. Вчера в горах потренировался.

– Ну, мы пошли, – сказал Роберт Джордан. – Надо прийти туда пораньше, чтобы хорошо спрятаться.

– Мы все идем, – сказал Пабло. – Suerte[167], Inglés.

Роберт Джордан мысленно задался вопросом: интересно, что этот мерзавец задумал теперь? Впрочем, уверен, что я это знаю. Ну, что ж, это его дело, не мое. Слава богу, что я не знаком с этими новыми людьми.

Он протянул руку и сказал:

– Suerte, Pablo. – Их ладони сомкнулись в темноте.

Протягивая руку, Роберт Джордан ожидал ощутить что-то вроде прикосновения к пресмыкающемуся или к прокаженному. Он не знал, какова рука Пабло на ощупь. Но его рукопожатие оказалось твердым и искренним, и он ответил ему таким же. В темноте он почувствовал, что у Пабло хорошая рука, и это вызвало у него самое странное за все утро ощущение. Он подумал: теперь мы вроде как союзники. Союзники всегда обмениваются рукопожатиями. Не говоря уж о всяческих наградах и двукратных поцелуях. Хорошо, что у нас до этого не дошло. Наверное, все союзники таковы. Au fond[168] всегда ненавидят друг друга. Странный все-таки этот Пабло.

– Suerte, Пабло, – сказал он и крепко сжал эту неожиданно крепкую, решительную руку. – Я хорошо буду тебя прикрывать. Не беспокойся.

– Я жалею, что взял твои материалы, – сказал Пабло. – Черт меня попутал.

– Зато ты привел то, что нам нужно.

– Я больше не держу на тебя зла за этот мост, Inglés, – сказал Пабло. – И думаю, что все кончится хорошо.

– Чем это вы двое тут занимаетесь? Прямо как maricones[169], – послышался вдруг из темноты голос Пилар совсем рядом. – Только этого тебе не хватало, – сказала она Пабло. – Идем, Inglés, кончай прощаться, пока он у тебя остальную взрывчатку не стырил.

– Не понимаешь ты меня, женщина, – ответил Пабло. – А вот мы с Inglés друг друга понимаем.

– Тебя никто не понимает. Ни Бог, ни твоя собственная мать, – ответила Пилар. – И я тоже. Пошли, Inglés. Попрощайся со своей стриженой и идем. Me cago en tu padre[170], но я уж начинаю думать, что ты боишься встречи с быком.

– Мать твою, – сказал Роберт Джордан.

– Ну да, своей-то у тебя никогда не было, – весело шепнула Пилар. – Ладно, пошли, потому что очень уж мне хочется все это поскорее начать, чтобы поскорее закончить. А ты иди со своими людьми, – сказала она Пабло. – Кто знает, на сколько хватит их железной храбрости? Там у тебя есть парочка таких, которых я и за деньги не взяла бы. Зови их и идите.

Роберт Джордан взвалил на спину мешок и пошел туда, где стояли лошади, к Марии.

– До свидания, guapa, – сказал он. – Скоро увидимся.

Какое-то чувство нереальности происходящего охватило его, словно он уже раньше произносил эти слова или как будто вот-вот должен был подойти поезд, да, это точнее: как будто он ждал поезда, стоя на перроне какого-то вокзала.

– До свидания, Роберто, – сказала она. – Будь очень осторожен.

– Обязательно, – пообещал он. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и мешок скатился у него по спине, ударив его по затылку так, что они больно стукнулись лбами. Ему снова показалось, что и это уже когда-то было.

– Не плачь, – сказал он, чувствуя себя нескладным, не только из-за мешка на спине.

– Я не плачу, – ответила она. – Только ты возвращайся поскорей.

– Не пугайся, когда услышишь стрельбу. Стрельбы будет много.

– Хорошо. Только возвращайся поскорее.

– До свидания, guapa, – неловко сказал он.

– Salud, Роберто.

Роберт Джордан не чувствовал себя таким юным с того времени, когда сел в поезд в Ред-Лодже, чтобы ехать в Биллингз, а оттуда на другом поезде дальше – впервые в школу. Он боялся ехать и не хотел, чтобы кто-нибудь это заметил; на станции, перед тем как проводник поднял с платформы его баул и он уже готов был встать на нижнюю ступеньку вагона, отец поцеловал его на прощание и сказал: «Храни Бог тебя и меня, пока мы будем вдали друг от друга». Отец был глубоко верующим человеком и сказал это просто и искренне. Но усы у него были влажными, и в глазах от волнения стояли слезы; Роберт Джордан так смутился от всего этого – от слез, от слов молитвы, от прощального отцовского поцелуя, – что почувствовал себя вдруг гораздо старше отца, и ему стало почти невыносимо жалко его.