По локоть в крови

Нас, врачей, распределили по батальонам, и я много времени уделяла обучению бойцов стрелковых рот пользованием индивидуальным перевязочным пакетом, противохимическим пакетом ИПП-5, оказанию само- и взаимопомощи, накладыванию шин. Выдали личное оружие — я получила «наган», в барабане было семь пуль, носить его было тяжело и неудобно. Ш. по этому поводу шутил: «Ты бы еще 45-миллиметровую пушку пристегнула». Тренировались в стрельбе, мишенью, как правило, был котенок.

Стали появляться поклонники. Я заметила, что на прием больных уже не первый раз приходит юноша с большими черными глазами, который с обожанием смотрит на меня, а на вопрос, на что жалуетесь, отвечает: «Сэрдце болит». Как я ни прослушивала, никакой патологии не нашла и пожаловалась санинструктору: мол, чего он ходит, а та, посмеявшись, ответила, что я ему просто нравлюсь. Это был командир роты связи Цагарадзе — студент третьего курса Института стали. В первом же бою он погиб, очевидцы рассказывали, что, прежде чем упасть, он сказал: «Цагарадзе убит».

Иногда приходила Наташа, она еще больше похорошела, улыбка не сходила с ее лица. При первой же нашей встрече заявила мне: «Какая же ты, Тамара, счастливая, что некрасивая, а я уже просто устала от ухаживаний, признаний, подарков». Я ей посоветовала не давать повода к сплетням, быть строже, больше работать. Месяца через два Наташа вышла замуж за старшего врача полка, но недолго они были вместе, скоро он поехал на курсы и в полк не вернулся.

Первый бой, в котором я участвовала, был бой за деревни Петушки и Барсуки. После артподготовки наша пехота пошла в наступление, а наш медпункт был завален ранеными. Работали все. Кроме старшего врача, который был на передовой — обеспечивал вынос и вывоз раненых в батальонных медпунктах и своевременную их доставку на ПМП. Раненых везли на повозках, несли на руках, на плащ-палатках, легкораненые шли пешком, многие были со жгутами. На полковом медпункте мы делали поднадкостничные анестезии, при переломах шинировали, вводили обезболивающие средства, противостолбнячную сыворотку, накладывали оклюзионные повязки и отправляли раненых дальше, в медсанбат, на любом транспорте и пешком. Я была поражена большим количеством раненых, тошнило от запаха крови. Раненные в живот просили воды, стонали, многие теряли сознание. Стиснув зубы, молча, слаженно мы работали, писарь А. Мымриков заполнял карточки передового района. Так за три дня вышел из строя весь личный состав полка, а также часть работников тыла, которым пришлось быть на передовой. На носилках принесли раненого капитана Свиридова — четыре сквозных пулевых ранения легкого. Он попросил меня взять его ремень на память о нем. Я смотрела на обескровленное серое лицо раненого, было ужасно жалко, что мы не сможем его спасти — внутреннее кровотечение, пневмоторакс, а квалифицированные хирурги работали только на следующем этапе эвакуации, в медсанбате. Свиридов до него не доехал…

Была страшная усталость, которую я старалась не показывать. Удивляла квалифицированная, быстрая работа санитаров Толоконникова и Н. Жарова, которые ловко освобождали переломанные конечности от одежды, накладывали шину Дитерикса на бедро — в институте мы о ней только слышали. Обработка раненых во время этого боя стала для меня первой практикой по травматологии. Вначале, когда пошел большой поток раненых, меня охватило чувство растерянности и своей неполноценности, ненужности здесь — я видела, как без моих указаний фельдшер В. Артамонов и санинструкторы быстро, точно ориентировались в тяжести ранений, отсортировывали тяжелых раненых для оказания первоочередной помощи. Но постепенно я обрела уверенность, безошибочно диагностировала, делала внутривенные вливания, блокады, средний медперсонал часто ждал моих указаний. При работе с большим потоком раненых нужно было быстро соображать и быстро действовать. Впоследствии мне всегда были малосимпатичны тугодумы, люди с замедленной реакцией, медлительные в движениях.

Несколько дней работали с большим напряжением, делая короткие перерывы на еду и сон. Затем мы продвинулись на несколько километров на запад, и не было границ моему удивлению, когда вместо деревень Петушки и Барсуки я увидела лишь глубокие воронки от фугасных бомб — ни одного дома, ни одного живого существа. За это погиб весь полк…