По нам плачут гангстеры

– Меня зовут Саманта, – произнесла женщина. – Мать назвала в честь цветка «Лантана». Один из видов так кличится. Хотите знать, почему? Конечно же, хотите, куда вы денетесь? Моя семья, что пережила истребление коренного народа Элизиума, чудом сумела выстоять и дожить до двадцать первого века. Лантану называют «горем колонизаторов». Сколько бы фермеры не пытались от нее избавиться – не выходит. Многие считают «Лантану» простым сорняком, пока не увидят ее в цветении. Тот невзрачный стебелек, который медленно набухает в бутон, а потом раскрывается в несусветно прекрасное нечто. Мой любимый сорт меняет цвета при жизни. Сначала цветок неопытно зелен, потом впитывает силу светила и перенимает желтизну, затем сгорает от его лучей в оранжевый, а на пике красный как кровь.

– Мы знаем, как Вас зовут, – перебил ее один из посетителей. Он был очень учтив и явно питал к ней особый интерес, – но теперь знаем, почему ваш синдикат носит имя «Лантана». Вы любите цветы?

– Я уважаю природу, – уточнила. – Уважаю то, что было до рабства, набегов и заводов, которые забили воздух трупным ядом умирающей цивилизации.

– Я готов взорвать все заводы ради Вас, Саманта, – мужчина, который представил как Камилло, был лидером иной банды, что пришла на переговоры. Он подался вперед, беря ее руку, и поцеловал в перстень с изображением волка. – Все трупы будут закопаны, яды разбавлены. Я открою Вам новый мир, где «Лантана» и «Касаматта» танцуют вместе под венцом истинной вольности. Чего Вы хотите? Любые дары поднесу лично к Вашим ногам, госпожа Саманта.

Саманта ухмыльнулась. Ей льстили эти слова – в том их предназначение. Медовые речи, заполняющие уши; разгоняющие мысли, как крыло аиста отмахивается от туч. Второй гость притаился, невольно наблюдая за их баталиями, от которых несло дешевой страстью. Он поправил пыльно-серый пиджак. Его голубые глаза напоминали лед. Он был холоден не только внешне, но и внутренне. Кажется, мужчина заскучал в компании двух персон, что неистово интересовались друг другом. Скрипнула дверь. Кто-то поставил недопитый бокал игристого на тумбочку. По шагам гость определил дорогую марку обуви – каблук стучит иначе, более звонко и четко.

Из-за его спины выплыла фигура. Мужчина поднял глаза, но так и не сумел отвести их. Мимо прошел высокий парень. Платиновый блонд уложен строго назад, лишь пара прядей выбились на открытый лоб. Он был одет в алую рубашку, что доставала до колена, больше напоминающая платье. Пояс обвился вокруг талии, приглаживая ткань по линии силуэта. Даже черные брюки от дизайнерского бренда, что уж говорить об обуви. Парень одет с иголочки, словно каждое посещение публичного места – это выход в высший свет. Заметив на себе заинтересованный взгляд, он обернулся. На лице сияло золото, будто слезы благословленных античных статуй. Мерцание не смотрелось вульгарно или пошло, оно лишь оттеняло теплым равнодушие молодого человека. Он остановился подле Саманты, наклонился к ней. Женщина прошептала всего пару слов: тише, чем звучит полет совы на охоте. Выслушав просьбу, Хван выпрямился. Он вновь встретился глазами с одиноким гостем и произнес:

– Dolly omi, – «Милый мужчина». – Parlare? – «Поговорим?».

Он не использовал склонения и не оформлял предложение по правилам. Хван не знал языка гостя, но успел изучить другой – полари. Тот зародился еще во времена, когда карали за однополые связи и отношения. «Лавандовый язык» так и остался бы незамеченным для Лима, если бы не одна песня Дэвида Гарди. Копаясь в переводе, он набрел на интересную статью. Кто бы мог подумать, что «выученное однажды пригодится дважды». «Она любит меня» попала в его плэйлист, как и несколько словечек, переделанных на лад Полусвета. Он думал, что повесится, пока будет бороздить интернет в поиске адекватного толкования. Часть песни использовала вымышленную речь для произведения «Пляшущий мандарин». Гарди обожал эту книгу, а Хван чуть не возненавидел Гарди.

Протесты, бунты и искусство всегда шли бок о бок. Гарди писал, как долбит наркотики и спит в полицейском участке, нанося макияж и щеголяя по сцене на каблуках и с гитарой. Он – легенда. Он – плевок в лицо общества, икона восстания, захватившая весь мир. Даже утомившись от поиска значений куплетов, Хван не мог выключить пластинку, что крутилась на проигрывателе.

– Как твое имя? – мужчина смотрел на профиль Хвана, находящегося в паре метров от него. Двое кружили около бильярдного стола, будто коршуны вокруг туши буйвола.

– Ты не запомнишь.

– Сколько лет?

– Знать такое – лишнее.

– Красивый акцент, – гость хмыкнул, получая не красноречивые ответы, что, на самом деле, вполне его устраивало. – Откуда приехал?

– Не важно.

Наконец-то Хван замер. Гость приблизился, встав напротив и положил ладонь на ребро мебели: