По направлению к Рихтеру

Знаете, что мне приснилось, когда я играл «Движения»? Плод! Самый обыкновенный плод! Сначала он как синий комочек, величиной с кулачок. Потом начинал расти, раздувался, вот уже такой головастик… А когда появилась такая же лапа, как у меня, я испугался и проснулся.

«Движения» — это пособие по анатомии! Ощущение, что серое вещество медленно растекается по всему телу.

Стравинский в «Движениях» уже постаревший клоун. Как у Феллини, когда он объезжает квартиры бывших клоунов.

Мне нравится в Стравинском его объективность. В этом плане он пошел дальше Дебюсси. Я добиваюсь от всех именно объективности. Она не может быть абсолютной, но о чем-то же можно договориться? Почему они не пришли в Париже на Шимановского? В Бресте пришли, а в Париже — нет ^[113]? Мне не нужно, чтобы все говорили: Шимановский — великий, Шимановский — равный Шопену. Но прийти и признать: да, он хороший композитор, можно? Хотя бы из любопытства. От сонат Шуберта все изображали рези в желудке: как можно так долго, когда уже будет «фактура»? Но сейчас все с удовольствием слушают — я их заставил! И Гульд, оказывается, слушает. Да, кому-то больше нравится, кому-то…Это уже дело вкуса. Но объективно:это хорошая музыка!

Объективно: Моцарт и Стравинский — самые великие. Их техника совершенна. Моцарт в «Cosi fan tutte», Стравинский в Симфонии псалмов, в «Rakes Progress» открыли что-то наподобие философского камня. Моцарт в XVIII веке предвосхитил Дебюсси. Стравинский из ХХ-го века вернулся к добаховской музыке: к Джезуальдо, Монтеверди…

Но в человеке побеждает субъективное.Для меня это — Вагнер, Шопен, Дебюсси. Их последовательность я все время меняю — зависит от случая.

Нет, все это недостижимо! Сам Стравинский, призывая к объективности, вдруг начинает клеймить Вагнера. И все портит А Дебюсси называл Бетховена варваром. Это и не субъективно, и не объективно — это просто распущенность. Прокофьеву не давал покоя Рахманинов. Рахманинова все пинают, дошли до того, что говорят: «Ну, этот… из прошлого века…» Стравинский вспоминает, что носил Рахманинову мед — больше ему сказать о нем нечего!

Клоунство Стравинского вышло из балагана, из его «Петрушки». Кажется, он сам это признает.

Пробует читать из «Балаганчика», но забывает

«И ты узнаешь, что я безлик… тра-та-та… твой черный двойник!»

^[114]

Помните фотографию Стравинского в черных очках? Или как Чаплин в Голливуде его раскачивает на цирковом колесе? А с Хиндемитом? Хиндемит в «тройке», все «comme il faut», Стравинский — в галстуке и бриджах! Как клоун. Ему это идет!

Только он мог столько намешать в «Персефоне» ^[115]— мимы, чтица, детский хор… но полное ощущение, что ты в Аиде.

Это же самая большая мечта: какую-то часть года проводить на земле, проглотить зернышко граната и провалиться в царство мертвых. На каникулы… Я видел одну современную постановку, где опускались на лифте в окружении шахтеров.

Адонис там проводил треть года. Я бы с тетей Мери сочинял сказки. И с удовольствием работал бы посыльным. Генрих Густавович делал бы через меня наставления ученикам…

Наверное, идеальная оперная форма — в «Эдипе» ^[116]. Котурны, обезличенный хор, капюшоны… Когда Стравинский сочинял арию Эдипа, он уже видел китайскую маску

Самая впечатляющая маска — Черта! Опасная! Смотрите, и в «Истории солдата», и в «Потопе», и в «Rakes Progress» ^[117]. Там по-настоящему испытываешь дрожь. Сцена на кладбище — продолжение пушкинской «Пиковой дамы» ^[118]. Последний аккорд перед эпилогом — как последняя песчинка на песочных часах. Это действует на меня также сильно, как «Взгляд Тристана» или скрябинское «en d'elire» (в исступлении) ^[119].

А теноровая ария и «последующий Моцарт» в E-dur'e ^[120]? Как могло прийти в голову поместить эту музыку в бордель? Постановка, игра артистов — все тогда должно быть на уровне Пикассо, его эротических рисунков.

Я бы хотел сыграть двухрояльный концерт (проблема — с кем?) ^[121]. Стравинскому хорошо — он заказал «Плейелю» двойную клавиатуру в форме ящика. А мне что делать? Могу записать обе партии в студии — их потом совместят. Теперь техника все позволяет… Но я никогда не пойду на это — ансамбли написаны для живых музыкантов, а не для мертвых… Вот когда отправлюсь тудана каникулы (указывает пальцем на пол)…

У вас в комнате все как я люблю — вообще без мебели. Так было и у японцев, пока не пришли «наши». Матрацы на циновках из рисовой соломы — самое удобное. В одной из своих прошлых жизней я точно был самураем!

Снова подходит к открытому окну — я держу его за руку, не подпускаю.

А вид из окна ничем не поправишь. Такой же был у нас с Ниной Львовной, когда мы жили на Левитана ^[122]. Я ведь запечатлел… «Двор на улице Левитана» я вам презентую ^[123]. Может, это и не в вашем вкусе… не бог весть что… но память о том, как я пришел к вам с печенкой, останется.

XV. «Скиталец»