По обе стороны любви

С тех пор на все уговоры съездить с классом в горы, к морю или на водопады Вероника кратко, но твердо отвечала: «Спасибо, я еще жить хочу». Хотя когда дети окружали ее кольцом печальных молящих глаз, все-таки опять ощущала на самом дне души смутный дискомфорт и, в свою очередь, предлагала нерешительно: «Ну… а вы поезжайте с родителями! Семьей!» Однако, услышав это, ученики почему-то разом скучнели и отворачивались.

Некоторым, разумеется, было что в лес, что по дрова. В том смысле, что абсолютно безразлично, где именно развлекаться: на лесной ли опушке или в городском троллейбусе.

На сей раз за пятнадцать минут, пока доехали до музея, Веронике пришлось раз десять воззвать к стыду и совести и примерно столько же раз пообещать вызвать в школу родителей. И за тот же самый отрезок времени ей, со своей стороны, пришлось выслушать пространную нотацию от контролера и множество кратких замечаний и выражений сочувствия от пассажиров.

Смотреть картины после такого позора пропало всякое желание. Она невидяще скользила взглядом по полотнам и экспонатам, мечтая об одном — поскорее очутиться дома, в тишине, в кресле, где поджидал ее новенький детектив… Хотя, впрочем, скорее всего он поджидал ее в руках Маришки.

И к тому же до этого счастливого мгновения требовалось пережить-таки культмассовое мероприятие.

Минут десять седьмой «Б» покорно следовал было за экскурсоводом. Держались вместе, стояли сравнительно спокойно и слушали почти что молча. Кое-кто даже шуршал блокнотом, записывая. Но едва только перешли во второй зал, как Вероника насторожилась. Безымянное учительское чувство подсказало ей, что детей в поле зрения осталось маловато. Кого-то из класса уже явно недоставало! Моментально пересчитав учеников, она метнулась обратно в первый зал… Так и есть: Новиков и Беспечный нахально развалились на музейном диване!

При виде классной руководительницы паршивцы ничуть не смутились, а только чуть приподнялись и заныли гнусаво: «А мы уста-а-али! Верони-и-ика Заха-а-арна, мы спа-а-ать хотим!»

Терпение в конце концов изменило Веронике. Взвизгнув «Да что же это такое!», она подлетела к мальчишкам и непедагогично цапнула было ближайшего Новикова за ухо, но тут сонливость у обоих чудом прошла, и, вывернувшись из-под ее руки, они резво метнулись догонять остальных.

Утроив бдительность, Вероника зорко следила теперь, все ли на местах. Временами ей приходилось шипеть: «Да замолчите же!», временами — дергать за руки, так и норовящие ткнуть пальцем в особо ценный экспонат. Помочь присматривать за детьми было некому: Карпова, по-видимому, поглощенная личной жизнью, в этот раз прийти не смогла.

Однако в целом все шло без особых происшествий. Наиболее дисциплинированная часть класса послушно отбывала нужный срок перед каждым стендом, слушая старушку экскурсовода и иногда даже задавая вопросы — судя по ее довольному виду, не совсем нелепые. «Запомнить, кто нормально себя ведет! — мимоходом отмечала Вероника. — На уроке задать устный отзыв об экскурсии… поставить в журнал…»

Правда, менее организованная часть учащихся уже неудержимо рассыпалась по залу и свободно общалась с искусством, время от времени фыркая: «Глянь, Ксюха, тут такой секс!» или вполголоса восклицая потрясенно: «Ни фига себе подсвечник! Таким убить можно — правда ж, Вероника Захаровна?» Однако Вероника Захаровна только посылала в ответ красноречивые взгляды либо тихонько грозила кулаком, из последних сил дожидаясь конца культмассовой процедуры.

…Неожиданность случилась с ней в тот момент, когда остатки наиболее добросовестной части седьмого «Б» переместились к стенду «Средние века и раннее Возрождение. Итальянская школа».

Постояв вместе с ними некоторое время, она вдруг поежилась, явственно почувствовав на себе чей-то взгляд.

Встревоженно оглянулась. Две смотрительницы беседовали у входа; никаких других посетителей, кроме детей, не было видно. Так откуда же взялось неуютное ощущение ЧУЖОГО ВНИМАНИЯ?

Она еще раз огляделась…

И тут-то встретилась глазами с женщиной.

Эта женщина в диковинных одеждах, сидящая у окна, по-видимому, давно уже разглядывала ее с противоположного конца зала, снисходительно улыбаясь самыми уголками губ. Но улыбка не производила впечатления насмешки — скорее выражала дружелюбный вопрос, что-то вроде «Ну, как ты там, бедняжка? Все прыгаешь? Суетишься?» Будто школьная подружка или любимая тетка, по-свойски посмеиваясь, расспрашивала ее о жизни. Вероника шагнула навстречу и тоже неуверенно улыбнулась. Она даже не сразу поняла, что женщина эта изображена на картине. Лицо ее мягко выступало из коричневатого мрака, лучились чуть прищуренные янтарно-карие глаза, рука в узком красновато-золотистом рукаве словно просвечивалась солнечным лучом из окна. А пейзаж позади, за этим стрельчатым окном, рисовался карамельно-красивым: с горами, подернутыми дымкой, с голубой рекой в живописных изгибах, с рассыпанными по зелени белыми, серо-желтыми и розоватыми домиками. И — удивительное дело! — Веронике вдруг показалось, что где-то она видела точно этот же самый пейзаж!