По обе стороны огня [Сборник litres]

Заправляли здешним метеохозяйством москвичи Леша и Галя Корнеевы. Леша — высокий, худой, застенчивый и робкий, словно восьмиклассник, влюбленный в свою учительницу, голубоглазый, с хорошо выскобленными щеками и по-мальчишески облупленным от загара носом. Галя в противоположность Леше была громкоголосой насмешливой толстухой, ведущей жизнь на хорошей скорости — она все делала бегом. И картошку чистила бегом, и супы варила, и показания приборов снимала, и белье в здешней звонкой речке стирала, и сына Петьку воспитывала — все бегом и бегом, иного определения не подберешь. Была Галя роста низенького («Мужу дешевле малорослую жену содержать, ткани на наряды меньше уходит, а уж когда речь о шубе заводим, то что там ни говори, а две сотни рублей как пить дать экономим, в семейном кармане денежки остаются»), косы носила длинные, достающие до каблуков стоптанных мужских бареток — обуви в условиях горного аила самой наилучшей, ибо тут в туфлях на высоком модном каблуке и двух шагов не сделаешь.

Лицо у нее было по-крестьянски красивым, смуглым, с ямочками на щеках.

Четырехлетний сын Корнеевых Петька рос весьма голосистым и проворным пацаном, успешно гоняющим палкой по единственной улочке аила петухов и зайцев.

Леша работал начальником гидрометеостанции, Галя — техником, любимец семьи Петька считался у них младшим научным сотрудником.

Жилых кибиток в некогда многолюдном и славном Алтын-Мазаре было четыре; в одной жили сами Корнеевы, во второй — караванщик Моркомыл, отвечающий за заброску провианта и грузов на гидрометеостанцию, еще в тридцатых годах установленную на леднике Федченко, в двух других, расположенных на окраине аила, почти слипшихся в единое целое, — отец Декхана и охотник Кадам Кудайназаров. Было еще несколько кибиток нежилых. Вот и весь аил.

— Ну как доехали? Живы? — спросил нас Леша, едва мы сползли с коней.

Перед глазами плавали оранжевые пятна, дымные светлые кольца, то растворяющиеся, то возникающие вновь, низ спины, натертый седлом, саднило. Саму спину невозможно было разогнуть — затекла и омертвела, в ушах трещали, заливались гундосыми шепелявыми голосами кузнечики — то, чего еще совсем недавно не было. Словом, пока не придешь в себя, не до разговоров.

— Ну, добрались — и хорошо, — расценив наше молчание по-своему, добродушно молвил Леша, помял пальцами длинный, с едва приметной раздвоиной подбородок, засиял застенчиво синими глазами. — Тут следом за вами наш техник-настройщик оптики должен приехать. Не слыхали? Интересно, как он доберется. Все ж таки — тропы, реки, камень и лед…

— Техник по имени Вася — он, что ли? — спросил несколько упавшим голосом Саня. Он стоял чуть ли не на четвереньках, согнутый колесом, упершись руками в колени.

— Так точно.

— Большой человек. Специалист, — вздохнул Саня. — Он вам тут покажет, где раки зимуют, Алтын-Мазар собственным храпом запросто разрушит. Храпит, будто из пушки стреляет.

— Он уже бывал у нас, знаем. После него аил пришлось ремонтировать. Мы дорогому гостю специальную кибитку отведем, из нежилых. Бронированную, звуконепроницаемую, не то ведь ремонт — это еще полбеды, от храпа лавина сорваться где-нибудь поблизости может… Не дай бог, Алтын-Мазар накроет.

— Землетрясение еще может быть…

— А нам с Галкой надо еще сына Петьку воспитать, — Леша погладил держащегося за его ногу четырехлетнего отпрыска по голове, — в люди его вывести.

— Как там мой отец? — спросил Декхан. На лице его отразилось напряжение, глаза опутались морщинистой сеточкой ожидания. — Жив?

— Полегчало ему.

— Вот это хорошо, — молвил Декхан.

На площадке появился еще один человек изящный, в узком, сшитом с каким-то, я бы сказал, шиком халате, в бархатной черной тюбетейке, украшенной узором, с худощавым лицом, на котором ярко горели глаза, пронзительно-светлые, льдистые, холодные в своей чистоте, и бородка, аккуратная, тщательно остриженная. Без всяких слов, без предварительных объяснений стало понятно — это охотник Кадам.

Действительно, это был Кадам Кудайназаров. Своей аккуратностью, чистотой и прямотою взгляда, занятием своим (профессионального охотника не каждый день встречаешь), изяществом он невольно вызывал уважение. А Томир-Адам повел себя по-иному: он вдруг сжал глаза в непрощающе-презрительные щелочки, окинул Кадама с головы до ног и отвернулся…

— Ладно, пошли в дом, — вспомнив о своих хозяйских обязанностях, пригласил нас Леша, сделал широкий гостеприимный жест, призывая всех следовать за ним.

Декхан первым пристроился Леше в затылок, хотя ему нужно было сейчас не к начальнику гидрометеостанции на обед идти, а домой, к больному отцу.

Лишь один старик никак не отреагировал на Лешино приглашение. Он снял со своей лошади седло, пуком травы вытер потник, положил его крыльями вверх, чтобы потник проветрился и подсох, расстегнул металлический складыш трензелей, пустил коня немного попастись.