По праву сильного

После этого начинается интенсивная работа: поток образов превратился в бушующий водоворот, в центре которого – маленькое, съежившееся от ужаса и боли существо умоляет остановиться, прекратить. Не спасали ни плотно закрытые глаза, ни крики, разрывающие голосовые связки. Вне пространства, вне времени, более голый, чем ребенок при рождении, разложенный на молекулы, на атомы, на спектр света, собранный вновь, неправильно, и вновь разложенный.

Когда все закончилось, внезапно и сразу, Алексей не был способен даже кричать. Подавленный, разрушенный он с трудом осознавал себя. Он плакал и скулил, пытался хоть как-то сгрести в кучу обрывки того, что раньше было им, и снова скулил. Лишь где-то в самой глубине он продолжал ощущать что-то цельное, не тронутое, словно плотное металлическое ядро, вокруг которого формируется планета. Там, внутри все ещё оставалась какая-то сила, не позволяющая всему разлететься окончательно, там металась какая-то мысль. Дать. Команду. Компьютеру.

Перед внутренним взором требовательно висели в пустоте четыре образа. Вопрос неведомого, непостижимого разума, значение которого невозможно было не понять, потому что он был задан на Их языке. Языке, созданном только что благодаря мощной способности к эмпатии и не поддающейся оценке человеческими мерками аналитической силе. Языке, на котором способны говорить лишь два живых существа во Вселенной.

"Дом". "Пасущееся стадо коров на залитом светом луге". "Толпа людей в набедренных повязках, тянущая огромный каменный блок к строящейся пирамиде". "Женщина с завязанными глазами и весами в руке".

–"Мой дом. Мой скот. Мои слуги. По какому праву."

Ответ, продиктованный той несокрушимой железной силой, сдерживающей искалеченные обрубки личности от полного распада, вырвался сам собой, не осмысленный, естественный как дыхание. Лозунг его народа. Доктрина, привитая с детства.

"Фемида. Женщина, олицетворяющая правосудие". "Рука, сжатая в кулак".

–"По праву". "Сильного".

Чужое сознание отпрянуло, как от кипятка. Алексей почувствовал брезгливость и ярость, но вместе с тем – некоторую степень свободы.

Дать. Команду. Компьютеру.

Какую? Какую команду?

"Фемида". "Рука, сжатая в кулак". "Паук, впившийся в муху",-был ответ.

Дать. Команду. Компьютеру.

–"По праву". "Сильного". "Будешь поглощён".

Дать. Команду. Компьютеру.

Проблеск догадки полоснул, будто солнечный зайчик по глазам.

Алексей оскалился в безумной плотоядной ухмылке соседа с нижнего этажа, и отдал приказ.

Не удерживаемый петлей корнещупальца манипулятор змеёй метнулся к гермозатворам, двумя чёткими движениями отстегнул клеммы и бросил потерявший форму, почерневший, искрящийся микрореактор антиматерии вниз, прямо в пульсирующую пасть.

Он не видел взрыва: к тому моменту, как реактор достиг кислоты, служившей древнему чудовищу и кровью, и частью системы внешнего пищеварения, и превратил в чистую энергию всю материю в радиусе нескольких километров вокруг, Алексей потерял сознание, раздавленный последним мысленным криком чудовища, полным ярости и отчаяния. Последнее, что увидел парень перед тем как отключиться – посланный чудищем устрашающий образ чёрного креста.

Его привел в чувства взволнованный голос Сержанта. Естественное освещение, от которого успели отвыкнуть глаза, причиняло боль. Нестерпимо зудели ноги, хотелось пить, и помочиться.

–Леша, ответь. Ты живой? Прием.

–Прием,-прошелестела сухая бумага человеческим голосом, – Препятствие. Устранено. Маяк…

–Маяк на месте, Леша. Уж не знаю, каким чудом, но он почти точно там, где и должен быть – где-то на дне того кратера, что ты проделал. В пределах допустимой погрешности.

–Реактор. Аварийное питание. Срочная эвакуация, – говорить получалось только на вдохе, и с большим трудом.

Он лежал на самом краю дымящегося кратера размером со звездолёт. Осыпающийся край кратера чернел на фоне затянутого розоватыми облаками неба в нескольких десятках метров – допрыгнуть можно, будь у него ноги. Моросил лёгкий как аэрозоль дождик.

–Эвакуации не будет, сынок. Я уже отдал приказ восемнадцатой, они возвращаются на Гагарина. То окно возможностей, – он запнулся, – через сорок пять минут мы начнем бомбардировку. Уверен, ты все понимаешь. Безупречная служба, солдат. Там, на Земле есть кто-то? Нужно что-нибудь передать кому-то? Алексей?

–Принято. – Он отключил связь и откинулся на спину, любуясь причудливыми розовыми барашками, проплывающими в вышине.

Почему-то он испытывал сейчас облегчение, словно лучник, слишком долго державший тетиву натянутой, и наконец получивший разрешение отпустить.

В правом нижнем углу визора, где располагалась информационная панель, больше не горело никаких тревожных пиктограмм – только счётчик, отмеряющий последние минуты его жизни. Их оставалось чуть больше шести. О чем думать в свои последние минуты? Он был ещё слишком молод, чтобы задавать себе подобные вопросы. Почему-то ему вспомнилось лицо девочки-связистки, что улыбнулась ему в столовой. Это было двадцать восемь часов назад.