По прозванью человеки

Мы, наверно, могли бы увидеться в Триполи,
мы, наверно, могли познакомиться в Лагосе —
но другие для нас вероятности выпали
посреди пустоты в умирающем августе.
В нас так много случайного, столько досужего,
прозаичные сути с налётом мистерии…
Но сплели мы из воздуха странное кружево,
нарушая закон сохраненья материи.
Говорят, всё пройдёт, всё однажды изменится —
так пророчит статистик, так думают гении…
Но сейчас ты моя добровольная пленница
в остановленном нами прекрасном мгновении.
Мы с тобою вдвоём вязью, в воздухе свитою,
переписаны намертво. Набело. Нагусто.
Чтобы слиться могли с очарованной свитою
уходящего прочь Императора Августа.

Кусочек ночи

Она застряла в обрывке прозы.
И, полный сил,
смешал ей дождик с водою слёзы
и тушь размыл;
размыл и умер, упал на город,
на землю лёг
вне всех прогнозов и умных споров,
вне подоплёк.
Вся жизнь её — как нелепый ребус,
как чёрный лёд.
Вдали последний ночной троллейбус
копытом бьёт.
Она застряла в промокшем сквере,
в сырой листве…
А этот город слезам не верит,
под стать Москве.
Остатки капель стучат уныло
в стекло и жесть.
Она застряла меж тем, что было
и тем, что есть.
Мне не помочь ей, ведь сам себе я
не смог помочь…

А с неба смотрит Кассиопея,

буравя ночь.

Времени нет

Не надо ни плача, ни крика. Остался невзятым редут.
И наши часы — посмотри-ка! — давно никуда не идут.
Настала финита и баста, запрет на вращенье планет.
Сюда б романиста-фантаста: мы есть, только времени нет.

И в воздухе — прежняя нота, дыханье всё той же зимы…

Нам будто бы выдана квота, которую выбрали мы
взахлёб, до сухого остатка, до вязких несказанных фраз.
И времени мёртвая хватка теперь не смертельна для нас.

Ни взлёта для нас, ни паденья. Нас держит холодное дно.

Ниспослан нам дар наблюденья, и большего нам не дано.
Здесь звуки случайны и глухи, как шорох листвы сентября…
Мы мухи.
Безвредные мухи
в античном куске янтаря.

я здесь