По прозванью человеки

эта печальная штука жизнь в сердце иголки нехватка слов
хочешь поставлю тебе би джиз хочешь поставлю тебе битлов
ломятся беды в дверной проём им бы на рты понаклеить скотч
хочешь мы чаю с тобой попьём чаю чернее чем эта ночь

пали под нами десятки кляч мы настрадали своё всерьёз

только не плачь я прошу не плачь я ведь не выдержу этих слёз
воздух вскипает в тугую взвесь горечь вступает в свои права
хочешь дотронься я рядом здесь боль свою боль подели на два

складывать руки нельзя не след сердце стучит и не пуст колчан

я принесу тебе теплый плед и не пущу сквозняки к свечам
эта печальная штука жизнь часто не верится в даждь нам днесь
только держись я прошу держись я не исчезну я здесь я здесь

Телеграмма

Он был нелеп. Он был возвышенно ничей.
Не различал ни территорий, ни эпох.
Решенье стоило пятнадцати ночей
и странной боли при попытках сделать вдох.

Он наплевал на настроение и стать,

на зов надежды, на торжественную медь…
Он постарел от невозможности понять
и абсолютной невозможности терпеть.

В осенний полдень, опрокинув две по сто

и приговором завершив свой Страшный Суд,
он нацепил свое потёртое пальто
и двинул к почте, до которой пять минут.

Полузабыв свою фамилию и ранг,

виток судьбы простыми буквами верша,
он, чуть прищурясь, заполнял угрюмый бланк,
и горечь тёмная текла с карандаша.

И в торричеллиевой душной пустоте

слова пульсировали жилкой у виска:

Прости за то что не сложилось зпт

я ухожу прости и помни тчк

Запомнишь

Когда-то закончатся ноты
осенней порою рассветной,
и та, без которой ты мёртвый,
уйдёт в никуда, в никогда…
Вот так и запомнишь её ты —
немыслимой, инопланетной,
горячей, как кровь из аорты,
холодной, как кубики льда.

Не будет ни капли, ни йоты

того, что зовётся надеждой,
закроется чёрная дверца
меж миром твоим и её…
Вот так и запомнишь её ты —
чужою, смеющейся, нежной
и рвущей чадящее сердце
в лоскутья, в ошмётки, в тряпьё.

И станут пустыми заботы,

мелькая бессмысленно, мимо.
И будут напрасно сонеты
слагаться при утлой свече…
Вот так и запомнишь её ты —
единственной, вечно любимой,
с ожогом от шалой кометы
на тонком и зябком плече.

All we need…