По прозванью человеки

На улице Рамбла воздух тягуч и зрим.
Цветы, сувениры, смех, голоса сирен…
И гибок, как кобра, неутомимый мим — горячая ртуть асфальтовых жёстких вен.
Платить за квартиру нечем. Добит FIAT.
Но Боже спаси — фиглярство считать за грех.
Он трёх цирковых училищ стипендиат
и в двух театральных студиях ярче всех.
Глаза его рысьи зорки, подвижна стать;
иначе — пустой карман, неуют, сума.
Он сделан из пластилина. Он может стать
любой производной от твоего ума:
он станет пустой скамейкой. Бродячим псом.
Актёром, который в роли забыл слова.
Он в воздух взлетит пушинкою, невесом,
за скромную плату в евро. А лучше — в два.
Ну что говорить — талантлив. Но замени́м
по всем человечьим нормам добра и зла.
На улице Рамбла — праздник, в котором мим
всего только винтик. Винтикам — несть числа.
Монет я отсыплю. Каждому — по труду.
Побуду в сторонке, глаз не сводя с него…

И только немного позже, когда уйду,

иголкой уколет наших кровей родство.

Похороны по нью-орлеански

Здесь воздух горяч и тесен,
как жаркий гриппозный бред.
В печальнейшей из процессий
намешаны тьма и свет.

Уйдите подальше, леди,

сжимая полоску губ,
от яростных всхлипов меди
из ярких, как солнце, труб.

Кривитесь, солдатик стойкий,

туземный обряд кляня…
Чернеют костюмы-тройки
на белом наброске дня.

В конце той дороги — яма,

крестов однотипных ряд…
Танцует Большая Мама.
Лишь слёзы в глазах горят.

И вы не считайте пошлым,

греховным и напоказ
уменье прощаться с прошлым
под нью-орлеанский джаз.

Космополит