По прозванью человеки

Осень — странное время. В нём трудно искать виноватых.
Улетают надежды, как дикие гуси и Нильс…
Дождь проходит сквозь сумрачный воздух, как пули сквозь вату,
бьёт аллею чечёточной россыпью стреляных гильз.
От скамейки к скамейке, подобно пчелиному рою,
мельтешит на ветру жёлтых листьев краплёная прядь…

Я, возможно, однажды свой собственный бизнес открою:

обучать неофитов святому искусству — терять.
И для тех, кто в воде не находит привычного брода,
заиграет в динамиках старый охрипший винил…
Я им всем объясню, как дышать, если нет кислорода;
научу, как писать, если в ручках — ни грамма чернил.

Я им всем покажу, как, цепляясь за воздух ногтями,

ни за что не сдаваться. Я дам им достойный совет:
как себя уберечь, оказавшись в заброшенной яме,
как карабкаться к свету, завидев малейший просвет.
Нарисую им схемы, где следствия есть и причины,
и слова подберу, в коих разум и сердце — родня…

Я себя посвящу излечению неизлечимых,

ибо что, как не это, однажды излечит меня.

Январский сплин

Простите, Эдисон (или Тесла),
          я приглушаю электросвет.
Моё гнездовье — пустое кресло.
          По сути дела, меня здесь нет.
Деревьев мёрзлых худые рёбра
          черны под вечер, как гуталин.
Оскалясь, смотрит в глаза недобро
          трёхглавый Цербер, январский сплин.

Из этой паузы сок не выжать.

          Не близок, Гамлет, мне твой вопрос.
А одиночество — способ выжить
          без лишней драмы и криков: «SOS!».
Чернила чая с заваркой «Lipton» —
          обман, как опий и мескалин…
А мысли коротки, как постскриптум;
          но с ними вместе не страшен сплин,

ведь он — всего лишь фигура речи,

          необходимый в пути пит-стоп:
проверить двигатель, тормоз, свечи
          и натяженье гитарных строп.
Кому-то снится верёвка с мылом
          и крюк, приделанный к потолку;
а мне покуда ещё по силам
          сказать Фортуне: «Мerci beaucoup!».

за то, что жизнь — как и прежде, чудо,

          хоть был галоп, а теперь трусца;
за то, что взятая свыше ссуда
          почти оплачена до конца,
за то, что, грубо судьбу малюя
          на сером фоне дождей и стуж,
совпал я с теми, кого люблю я.
          До нереального сходства душ.

Ещё не время итогов веских,

          ещё не близок последний вдох.
Танцуют тени на занавесках
          изящный танец иных эпох.
Да будут те, кто со мною — в связке.
          Да сгинет недругов злая рать.
Трёхглавый Цербер, мой сплин январский,
лизнёт мне руку и ляжет спать.

All That Jazz IV