По прозванью человеки

Как ведётся в издревле написанной пьесе,
наш полдень завьюжен.
Наши жизни распались на адские смеси,
на джазовый фьюжн.
Все дороги-пути замели навсегда нам
коварные боги,
и согласно пока непроверенным данным —
зима на пороге.

Непогода. И значит, что всем не до смеха.

Остыли, простыли…
Кто-то сменит, наверно, на шапки из меха
бейсболки простые.
Но пока нам аккорды задорные снятся
на старенькой лире,
декабри не страшны нам, как минус пятнадцать —
для Роберта Пири.

Говорят, что мы полностью вышли из моды.

Из песен и писем.
Говорят, что по-рабски мы все от погоды
сегодня зависим.
Не давите на нас пропагандою лета
надрывно, натужно…
Нас когда-то зажгли. Мы не гаснем, и это
кому-нибудь нужно.

А ненастью промозглому кланяться в пояс — идея убога.

И пускай страховой наш несеверный полис
просрочен немного,
и звучит ста сирен гипнотический шёпот
то адом, то раем —
глянь на чаши весов:
меньше драйв, больше опыт.
Ещё поиграем.

Осенний черновик

Эта поздняя осень вчистую нам души ограбила,
неизбывной тоскою дорога её обозначена…
Но как хочется верить: нам рано, чтоб набело, набело;
будут шансы ещё, чтобы пробовать начерно, начерно.

Резонируя с листьями — тонкими, жёлтыми, палыми,

мы с тобою так родственны душами — грустными, стылыми…
Повзрослели икары, но выжили. Стали дедалами —
не завзято-циничными; просто немного бескрылыми.

Но не время еще кропотливой старательной вычистке;

пусть останутся буквы корявыми, темы — избитыми…
Не хочу в чистовик — окончательный, каллиграфический,
в элегантной обложке, так схожей с могильными плитами.

Можно молча страдать, выпив чашу терпения дочиста,

да по звездам гадать, что нам жизнью с тобой предназначено…
Сядь поближе ко мне, раздели мое неодиночество,
и мы впишем себя в эту осень неброско и начерно.

Carpe Diem