По прозванью человеки

Давным-давно — считай, в палеозое —
я Старый Свет сменил на Новый Свет.
Поладил и со штилем, и с грозою, как всякий
жизнелюб и жизневед. Я не попал в две сотни
«самых» в «Форбсе», кумира не творил ни из
кого. Зато не стал я и осадком в морсе. Застыл
в серёдке. Словно большинство. Смотрел кино
Кар Вая и Ван Занта, мирил в душе Америку и
Русь и — как-то жил. Без антидепрессанта, чем
до сих пор застенчиво горжусь. Не собирал я
ни значков, ни нэцке, семейство — рядом, и
отец, и мать… Но вот друзей — полузабытых,
детских — мне почему-то стало не хватать. Я
знал об их путях — из Интернета, из бойких
впечатлений третьих лиц… Не так уж наша
велика планета, по сообщеньям перелётных
птиц. И, побродив с кредиткою в онлайне да
заплатив положенный калым, я причастился
к изощрённой тайне грядущей встречи со
своим былым. Спустя лишь месяц — словно
фото в раме: дождался я. Готов. Смотрите все.
Баулы с неданайскими дарами и самолёт на
взлётной полосе.

Ещё чуть-чуть — и разойдутся тучи. Я в мыслях

весь полет прокоротал… Мой первый друг —
неистово раскручен: машины, нефтебизнес,
драгметалл, евроремонт, Армани, дом, охрана…
Немыслимо. Практически астрал.
И вспоминать сегодня как-то странно, что в
прошлом я с ним в шахматы играл. Он с детства
был застрельщиком. Буяном. Повсюду — в
эпицентре. На волне. И в детских играх был он
д'Артаньяном (меня Атос устраивал вполне).
Потом он встретил Люду (или Лиду?), зачем-то
переехал в Краснодар, ну а потом совсем исчез
из виду. Ушел в подполье. Обманул радар. А
друг второй всегда был честным парнем. Он
ничего не делал впопыхах. Пахал руками. По
хлебопекарням, конвейерам и сборочным це —
хам. Был молчуном. Зависимым. Ведомым. А
в шахматах — любил менять ферзей. Зато всегда
мужским был верен догмам и рвать готов был
глотки за друзей. Он был не мушкетёр, скорей
Брюс Виллис, без тени страха он глядел во
тьму… Мы как-то незаметно отдалились, и я уже
не вспомню, почему. Ведь память выцветает,
как обои; стирается, как в поле башмаки…

Но я при встрече не узнал обоих.

Передо мной стояли чужаки.

Мы две недели видели друг друга. Мы

бражничали, словно короли. Но вырваться из
замкнутого круга неузнаванья так и не смогли.
Мы были рядом, три большие тени, мы
проводили вместе каждый день. Я надарил им
всякой дребедени, они свою дарили дребедень.
Мы время жгли — от тоста и до тоста, и в
душах прорастали навсегда живые метастазы
неудобства, потери, безразличья и стыда. А
мы всё заглушали. Пили-ели, простой мирок
воссоздавая свой… Слова «А помнишь?!..» нам
за две недели обрыдли так, что хоть ты волком
вой. Мы предавались праздным развлеченьям:
ходили в бары, слушали «металл»…

И в первый раз вздохнули с облегченьем в тот

день, когда назад я улетал.

Здесь — место для рекламы. И морали. Хоть,

может, то, и это — ни к чему. Мы первый тайм
неплохо отыграли. Что во втором — не ясно
никому. Уходит время, глупо и недужно, оно
уже кончается почти… И видеть то, как умирает
дружба, невыносимо, как ты ни крути. Нас из
какого б ни месили теста, добавив вдоволь
света или тьмы, мы — функции от времени и
места. Другие времена — другие мы.
«Друзьями» мы зовём себя отважно, по тонкой
нитке времени скользя…

Нельзя в одну и ту же реку — дважды.

И до чего ж обидно, что нельзя.