По пути в бессмертие

Рахманинов. Его еще в революцию пришибли. Я тебе рассказывал.

Шаляпин. А этот — глаз разбойничий — Иван, что ли?

Рахманинов. Не знаю.

Шаляпин. И Марины нет. Посчитать, значит, нас мало осталось в живых. Это ты прав, Сережа, — из Европы надо уезжать. Уезжай…

Рахманинов. А ты?

Шаляпин. А мне все равно. (Наливает еще рюмку.) Странная штука — смерть. Непонятная. Я хочу, чтобы ты еще пожил, за меня… У тебя была нянька, Феона, помнишь?.. Как там, у тебя в Ивановке, было весело… Этого не будет уже никогда… (Оборачивается к окну и напевает романс Рахманинова «Сирень».)

…Поутру, на заре
По росистой траве
Я пойду свежим утром дышать…

Шаляпин поет. Рахманинов откинулся в кресле, рассматривает свои руки. Пение прерывается.

Шаляпин. Что-то мне худо. Крикни прислугу, а сам уходи. Лизаться не будем. Я тебя очень любил…

Рахманинов, склонив голову, выходит.

317. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА ШАЛЯПИНА. КОРИДОР. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Закрыв за собой дверь, Рахманинов, сдерживая рыдания, прислоняется к стене. Из-за дверей приглушенно доносится пение.

Шаляпин.

На зеленых листах,
На душистых кустах
Мое бедное счастье живет…

318. (Натурная съемка.) ПАРИЖ. УЛИЦА.

Рахманинов выходит на улицу. Пронзительные крики газетчиков: «Немецкие войска оккупировали Австрию!»

319. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ КАДРЫ ХРОНИКИ.

Немецкие войска пересекают границу Австрии. Колонны солдат маршируют по улицам Вены. Тысячи людей. В экстазе тянут руки в нацистском приветствии.

320. (Натурная съемка.) ВИЛЛА РАХМАНИНОВА СЕНАР В ШВЕЙЦАРИИ. ЛЕТО. ДЕНЬ.

Садовник-швейцарец с неизменной трубкой в зубах выкапывает куст сирени. Возле него томится Рахманинов.

Рахманинов. Ради Бога, не повредите корней!

Садовник. Не беспокойтесь, герр Рахманинов.

Рахманинов. Сирень — очень капризное растение. Если повредить корни… Дайте-ка, я сам!

Он отбирает лопату у садовника и продолжает выкапывать куст. Садовник обиженно сопит, стоит рядом, попыхивая трубкой.

321. (Съемка в помещении.) СЕНАР. СТОЛОВАЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Сильно постаревшая нянька Пелагея кормит шестилетнего Сашу — сына Татьяны. Наталья укладывает серебро во фланелевые чехлы. Входит Татьяна с пачкой бумаг. Она повзрослела, превратилась в зрелую молодую женщину.

Татьяна. Мама, куда переписку класть?

Наталья. Сундук стоит в студии..

Мальчик капризничает, не хочет есть кашу.

Татьяна (няне). Пелагея, я же тебе говорила, не клади столько масла в кашу.

Пелагея. Кашу маслом не испортишь.

Наталья подходит к Тане.

Наталья. Ну, что ты решила?

Татьяна. Да, мы остаемся в Европе. Я не брошу мужа.

Наталья. Но ведь его же призывают в армию! Подумай о маленьком. (Кивает в сторону ребенка.)

Татьяна. Мама, скажи, а ты бросила бы папу?

Наталья не отвечает.

Татьяна (продолжает). Я понимаю, ужасно больно, но по-другому я поступить не могу. Я сама поговорю с папой.

322. (Натурная съемка.) СЕНАР. ПАРК. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Рахманинов продолжает выкапывать куст, бережно очищая корни от земли. Подходит Татьяна. Ее лицо взволнованно.

Рахманинов. Видишь, мы почти уже закончили.

Татьяна. Папа, мы не едем с вами. Мы уезжаем во Францию.

Рахманинов бросает взгляд на дочь, возобновляет работу.

Татьяна. Мне это тоже очень больно, но я не покину мужа, пусть война, пусть катастрофа.

Рахманинов. Когда-то очень давно, когда ты была еще ребенком, в горестную для всех нас минуту ты сказала: «Нас утешает то, что мы все так сильно любим друг друга». Помнишь?

Татьяна. Нет.

Рахманинов. А я помню… Иди скажи маме, что через полчаса я буду готов.