Я согласился. Беседуя с герцогом, я мысленно оставался в тенистом уголке сада, напоенном запахами весны и цветов, в котором подглядел то, чего мне видеть не следовало. Я всё думал о том, как тяжело должно быть бедному Картеру, который отчаялся до такой степени, что готов уже бежать из замка, не надеясь на поддержку и понимание брата. Я размышлял, могу ли я помочь ему, могу ли рассказать о том, что всё знаю, или лучше оставить это в тайне.
Нет, подобные мысли вызвали у меня ещё большее негодование, чем сам мой недостойный поступок. Подсмотреть и скрываться? Узнать тайну и промолчать об этом перед тем, кто её хранит? Невольно стать свидетелем чьего-то трудного решения и сделать вид, что ни о чём не знаю? Провиниться и не покаяться? Это было выше моих сил. Я почувствовал, что обязан объясниться с Картером, обязан извиниться перед ним, попросить прощения и, наверное, попрощаться. Он уедет, и в этом большом доме у меня не останется друга, который поддерживал меня всё время, которое я провёл в поместье жениха.
Для этого я решил подождать до вечера. Картер не в состоянии думать и рассуждать спокойно, он взвинчен, зол, он решился на отчаянный шаг, и сейчас нельзя бередить его раны. Возможно, к вечеру он успокоится, и я смогу с ним поговорить.
Теобальд был занят весь день, Картера я не видел, и мне ничего не оставалось, как удалиться к себе в комнату и читать книжку. Однако и это не было просто — мысли не желали покидать меня. Я прекрасно понимал, что должен, как жених, согласиться с Теобальдом, поддержать его в желании женить брата, осудить Картера. Но при всём желании я не мог. Я, как это ни ужасно, готов был пойти на многое, чтобы помочь ему, а значит, пойти против своего будущего мужа. Мне трудно было поставить себя на место Картера, но даже если бы он был влюблён в неравного по положению омегу, ему было бы больно не меньше, чем сейчас. Я представил себе, каково бы мне было, если бы я любил Теобальда, но не мог выйти за него замуж, не мог бы быть счастлив, не опозорив и его и себя. Это было страшно.
Весь день проведя в тяжёлых раздумьях, я к вечеру сильно побледнел и осунулся, и это не ускользнуло от внимательных глаз Виктора.
— Что с вами, Чарльз? Вы больны?
— Да, мне кажется, я не здоров. Вы не могли бы передать герцогу, что я сегодня не смогу разделить с ним ужин?
— Как вам будет угодно, сударь, — слуга поклонился. — Прикажете принести ужин в вашу комнату?
— Нет, я не голоден. Спасибо, Виктор, идите.
Спровадив слугу и удостоверившись, что он ушёл, я выглянул из комнаты, окинул взглядом пустой коридор и выскользнул за дверь. Картер жил в противоположной от меня стороне дома, этажом ниже. Собственно, мне было опасно туда идти — мало ли, что могли бы подумать слуги, если бы увидели меня крадущимся в комнату секретаря герцога? Но делать мне было нечего. Я боялся, что Картер решит, что побег не стоит откладывать, и что завтра его уже здесь не будет.
Неслышными шагами я продвигался к лестнице. В коридоре царил полумрак, так что меня невозможно было ни услышать, ни разглядеть сразу. А вот шаги слуг громко отдавались бы под высокими сводами, так что мне нечего было опасаться, что я буду застигнут врасплох неожиданным появлением кого-то из обитателей дома.
POV Автор
Оставим крадущегося в темноте Чарльза и посмотрим, что происходило в это самое время в комнате Картера.
В ней было темно. Вечерние сумерки едва пробивались сквозь тяжёлые портьеры, освещая богатую обстановку — Картер жил в такой же роскоши, как и его брат. Картины, резные кресла, массивный секретер, гардероб, широкая постель под балдахином. Идеальный порядок царил повсюду — среди разложенных на секретере кип бумаг, перьев и чернильниц, в книжном шкафу, везде, кроме постели. Бельё было смято, край простыни свисал до самого пола, одеяло неясной грудой громоздилось в ногах, одна из подушек упала, вторая сиротливо приютилась на самом краю постели, и только третья лежала там, где ей было положено — у изголовья. В постели лежали двое, крепко обнявшись. Картер лежал на спине, положив голову на подушку, а Эдгар прижимался к нему сбоку, положив голову ему на плечо. Рука Эдгара покоилась на груди Картера, а тот в свою очередь поглаживал любовника по спине. Оба молчали, и тишина эта была напряжённой, а не умиротворённой, несмотря на расслабленную позу. Тишина почти звенела. Лица тоже, если присмотреться, вовсе не были безмятежными — и у одного, и у другого губы были плотно сжаты, а на скулах играли желваки. Периодически Эдгар приподнимал голову и заглядывал в глаза Картеру, и тот криво усмехался в ответ. Разговаривать обоим не хотелось, и они всё так же хранили зловещее молчание людей, решившихся на отчаянный шаг.
Наконец Эдгар шевельнулся. У него совершенно затекла рука, которая находилась под спиной Картера, придавленная его немалым весом, и альфа зашевелился, вытягивая онемевшую конечность из-под любовника. Тот сразу догадался, в чём дело, и привстал на локтях, всё так же не произнося ни звука. Эдгар лёг на спину рядом, и на этот раз уже Картер прижался сбоку, крепко обнимая.