По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Едва я вернулся в свою землянку, как два сильных взрыва один за другим поколебали землю. С потолка землянки посыпался песок. С любопытством и, конечно, с опасностью для жизни мы с прапорщиком Муратовым выскочили за дверь взглянуть, где разорвались снаряды. Последние осколки заканчивали свою жалобную мелодию, причем один из них так низко над головой загудел, подобно шмелю, что мы так и присели на корточки. Дым от разрывов еще не вполне рассеялся, и потому можно было узнать, что австрийцы били по третьему взводу, но снаряды делали небольшой перелет.

– Вероятно, черти разнюхали как-нибудь, что там есть пулемет, – вслух пробормотал я.

– Да, наверняка, ведь у них разведка великолепно поставлена!..

Но в этот момент раздавшиеся два глухие орудийные выстрела не дали прапорщику Муратову договорить. Сверля воздух, точно тяжело дыша, с шумом неслись на нас два мортирных снаряда. Мы невольно согнулись, точно готовясь получить по голове удар палкой, однако не теряли из виду место предполагаемого разрыва снарядов. Однако нельзя было быть уверенным в том, что австрийцы не изменят прицел и не начнут бить по площадям. В этом случае мы легко могли бы попасть под снаряд. Вот почему с каждым моментом, чем сильнее становился шум приближавшихся снарядов, тем чаще билось сердце, и в уме мелькала беспокойная, леденящая мысль: «Где разорвется?» Но вот впереди, почти на том же самом месте, где и раньше, взвились почти одновременно два столба земли, смешавшейся с дымом, и два мощных разрыва потрясли воздух.

Мы опять присели на корточки, так как осколки, как мухи, зажужжали кругом…

Обстрел продолжался с полчаса, однако все обошлось благополучно: ни один снаряд не попал в окоп. Как только обстрел кончился, я вышел из землянки, решив зайти к капитану Шмелеву и, кстати, занести ему кроки. Землянка капитана Шмелева находилась несколько позади расположения нашего батальона и была вырыта на отвесном, крутом скате шоссе, проходившем через Ленку-Седлецкую на Радлов.

Пока я шел ходом сообщения, который был мне до плеч и местами даже выше, австрийцы не обнаруживали моего движения. Но лишь только я оттуда вышел на открытое пространство, как среди австрийцев тотчас нашлись желающие поохотиться на мою особу Раздался выстрел, явно направленный на меня, так как пуля ударилась о землю недалеко от меня и жалобно зазвенела. За первым выстрелом последовали еще другие, и пули цокали, чуть-чуть не задевая меня. Вероятно, пасмурная погода мешала взять точный прицел. Признаться, ощущение мое было не из приятных. Конечно, быть в роли загнанного, беспомощного зайца вряд ли кому-нибудь пришлось бы по вкусу. Но что оставалось делать? Упасть на землю? Бежать? Нет… Собственное достоинство не позволяло. «Ну, постой же, сволочи!.. Я вам отплачу…» – сжав зубы, подумал я и, взглянув, откуда приблизительно раздавались выстрелы, прибавил шагу. Пули назойливо провожали меня, причем одна даже так близко ударила около самой моей ноги, что я невольно отскочил в сторону. И только небольшая складка местности, скрывшая меня от взоров австрийцев, положила конец их преследованию. Две-три пульки, пущенные, вероятно, наудачу каким-то неугомонным австрийцем, свистнули над моей головой, и после того стрельба прекратилась. Подойдя к шоссе, я увидел на краю его тонкую струйку голубоватого дыма. Кроме того, в этом месте сходились две телефонные проволоки. По этим признакам нетрудно было догадаться, что здесь была землянка батальонного командира. Капитан Шмелев встретил меня, как и всегда, очень радушно, точно это происходило где-нибудь у него на дому в Житомире, где, как я уже говорил, до войны стоял наш полк.

– Сумочка! Ну, живо давай, что там есть!.. – гаркнул капитан Шмелев.

В один момент на столе появились холодная закуска и начатая бутылка коньяку Мы разговорились. Серомутные глаза капитана Шмелева оживились. Несколько овальный нос, подернутый не слишком редкой, предательской синевой, выдававшей маленькую слабость старого капитана, вдруг заблестел, точно его смазали салом. Временами капитан Шмелев отпускал какие-нибудь ядовитые, не вполне цензурные остроты, на которые отвечал громким, раскатистым смехом, так что невольно вызывал смех у всех присутствовавших, то есть у меня, у Сумочки и скромно сидевших в углу телефонистов.

Когда я уходил, капитан Шмелев дружески похлопал меня по плечу и весело прибавил:

– Да, о самом главном я и забыл вам сказать: за бой под Ленкой меня представили к золотому оружию, а вас – к Владимиру.