По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Впрочем, нужно заметить, что подобного рода мысли в то время мало кому приходили в голову. Никто не сомневался в победе России.

Но что ждало тех, кто непрерывно подставлял свою голову под смертельные удары? Какова была судьба в новом году каждого из тех сотен тысяч людей, разбросанных по фронту? Какой жребий, жребий ли смерти или жизни вытянешь ты, безответный боец, из кровавой урны?..

Около 12 часов мы с прапорщиком Муратовым подсели к столу, на котором красовались только что откупоренная, не начатая еще бутылка вина, коробка сардин и кусок сухой московской колбасы. Когда стрелка показывала 12, мы крепко расцеловались, поздравили друг друга с Новым годом и высказали несколько искренних пожеланий. Чокнулись эмалированными кружками, заменявшими нам рюмки…

Вдруг землянка вздрогнула от орудийного залпа. Мы молча с беспокойством переглянулись. Едва мы успели прийти в себя, как прогремел новый залп, за ним еще… Бросив на стол кружки, мы без шапок выскочили на двор. Австрийцы непрерывно бросали ракеты. Кое-где слышались ружейные залпы. Все объяснилось: наша артиллерия поздравила австрийцев с Новым годом.

Мы с веселым смехом возвратились в свою землянку. В дружеской беседе и во взаимных пожеланиях, распивая бутылку вина, мы довершили встречу Нового года.

С каждым днем мы все больше и больше приспосабливались к окопной жизни. Теперь она благодаря сносным условиям и привычке не производила такого гнетущего впечатления. На дворе пахнуло холодным дыханием зимы. Закружился первый снежок, устилая землю мягкими белыми пушинками. Но нам было нипочем. Клопов откуда-то всегда натаскает дров и затопит нашу печурку. Станет тепло и хорошо, будто и не в окопах. Сначала австрийцы повадились стрелять из орудий по дыму, который курился над нашими землянками, но потом им надоело это занятие, так как и самим приходилось топить печки.

День проходил за днем однообразно и скучно. Утром напьешься чаю, пойдешь побродить по окопам. Осмотришь кругом в бинокль всю местность, не изменилось ли что-нибудь за ночь. Но все оставалось на месте: и Радлов со своей одиноко торчащей трубой, и жалкие развалины Ленки-Седлецкой, и неясно очерченная кривая линия австрийских окопов с там и сям курившимися дымками. После этого я шел в свою землянку и писал командиру батальона стереотипное донесение: «Ночь прошла спокойно». Иногда заходил прапорщик Ковальский, и мы втроем подолгу играли в преферанс. Каждый день около 12 часов дня австрийцы начинали обстрел нашего участка мортирами. Тогда немедленно тушились в окопах все печурки, так как благодаря дыму австрийцы могли легче корректировать стрельбу. В эти моменты, когда с адским стоном и грохотом, вздымая фонтаны земли, рвались снаряды, все обитатели окопов замирали, забивались в свои слабые укрытия – землянки, которые не могли предохранить от страшной, разрушительной силы мортирных бомб.

Но как-то все счастливо сходило. Снаряды разрушали окопы, засыпали землей ходы сообщения, но ни один из них не попал в землянку, и потому потерь не было.

Случались редкие дни, когда открывала огонь наша мортирная батарея. Тогда мы, как тараканы, вылезали из своих щелей и, немного высунув из окопов голову, с любопытством зевак наблюдали за падением снарядов. Где-то далеко за Дунайцем глухо и как-то тупо отзовутся две мортирки. Высоко над головой, словно не торопясь, пролетают с мягким шорохом и нежным посвистыванием пудовые снаряды. И не верится как-то, судя по этому нежному шепоту где-то высоко в небесах, сколько разрушительной силы таят в себе эти незримые, чудовищные стальные шершни. Но вот траектория снижается, шум от снарядов усиливается, еще момент, и над австрийскими окопами сначала взвеваются два черных столба, и уже в следующее мгновение доносится гром разрывов… Иногда проявляла свою деятельность также и наша легкая артиллерия, стяжавшая себе славу своей меткой стрельбой даже на вражеской стороне. На фоне однообразной окопной жизни такие артиллерийские обстрелы австрийских позиций были для нас настоящим развлечением.