По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Окна, выходившие в сторону фронта, были или наглухо заколочены, или чем-нибудь завешены. И только в единственном окне сквозь щель пробивалась непослушная узкая полоска света. Этот слабый луч, игриво прорезавший темень ненастной ночи, ласкал взор и так и манил к себе, словно обещая дать уют и тепло. «Как хорошо, наверное, теперь там, за этим окном, – невольно подумалось мне, – счастливчики эти люди, не надо им никуда идти, ни на какие позиции, нет у них никаких смен… Нет этой вечно висящей над головой опасности, которая так изматывает нервы». Я отогнал поскорее прочь непрошеные мысли, а разгулявшаяся непогода, точно угадывая затаенные чувства этих медленно двигавшихся, согнувшихся сотен человеческих фигур, еще больше бушевала. Мокрый снег резал лицо, залеплял глаза, забивался в уши и, оттаяв, тонкими, холодными струйками умудрялся просачиваться за воротник теплой рубашки. От этого влажного холодного прикосновения по телу пробегала дрожь. В такую непогоду даже сырой и мрачный окопчик с дымной печуркой заманчиво рисовался в воображении. Как бы там ни было, хоть плохой, но все же это был приют. Там и чайку вскипятишь, и около огонька погреешься. Ах, скорее бы, думалось, этот мост! Там уже почти и «дома», то есть в окопах. Вот уже слева от шоссе из тьмы выдвинулись несколько домиков небольшой деревушки, где наш батальон получил пополнение перед боем у Ленки. Здесь обыкновенно помещался штаб полка, когда наш полк стоял на позиции. Чуть-чуть дальше вдоль шоссе, спрятанная между деревьями, стояла наша батарея. Холодные стальные жерла орудий молча были обращены в сторону врага, точно кратеры потухших вулканов, готовые ежеминутно исторгнуть из своих недр громы и потоки лавы…

«Ну, сейчас будет мост», – подумал я. И действительно, дорога круто свернула вправо; по сторонам дороги местность заросла густым кустарником, а там, где тесной гурьбой сгустились темные массы деревьев, там шумно катил свои быстрые воды Дунаец. А вот и мост. С глухим топотом рота за ротой переваливали через мост на ту сторону Дунайца. Я нарочно подошел ближе к перилам и заглянул в пучину реки, силясь рассмотреть ее мутные волны. Вода бурлила и кипела под нами, точно негодуя на то, что ее холодную грудь сдавили крепким мостом. Изредка бледный отблеск вспыхнувшей где-нибудь австрийской ракеты вдруг озарял далеко всю окружающую местность, и чем-то сказочным веяло от вида бурной реки, озаренной фосфорическим блеском, с густыми великанами-ивами по берегам, от этого моста, через который перекатывался такой же серый, как и эти мутные воды реки, поток людей со зловеще блестевшими штыками.

Куда и зачем они, эти люди, шли в эту темную ненастную ночь? А ветер, словно борясь с гигантскими деревьями, гудел и завывал в их ветвях. Где-то высоко над головой просвистела первая пуля…

Особенно как-то гулко раздавались редкие ружейные выстрелы, подхватываемые порывами ветра. Потянуло запахом дыма, указывавшего на близость окопов. Дорога в этом месте совершенно размыта, и приходилось двигаться чуть не по колено в грязи. Подойдя к дамбе, роты молча начали расходиться по своим участкам. На этот раз я должен был занять со своей ротой крайний левофланговый участок, соприкасавшийся с соседней 42-й дивизией. Пройдя версты две вдоль дамбы, мы свернули вправо и пошли прямо по направлению к передовой линии. Все вокруг тонуло в непроглядной мгле, и только изредка вспыхивавшие ракеты позволяли на короткое время рассмотреть причудливые очертания складок местности с небольшими лесками и разбросанными кое-где домиками. Теперь уже все говорило о непосредственной близости наших окопов: пахло дымом, слышался стук топора, которым рубили дрова, а может быть, поправляли проволочные заграждения; глухо доносились редкие выстрелы наших секретов, и пули, как шипящие змеи, прорезывали непроглядную тьму. Впереди ярко зажглась ракета и, подхваченная ветром, понеслась прямо на нас, упав недалеко от наших окопов. При свете ее я успел разглядеть вблизи какие-то развалины, два-три уцелевших домика и около них несколько деревьев, а впереди саженях в ста проходили наши окопы, опоясанные проволочными заграждениями. Когда ракета погасла, стало еще темнее, так что не было никакой возможности ориентироваться. Но при помощи проводников[27] взводы стали расходиться по своим участкам.

Окоп ротного командира находился как раз в центре участка. Согнувшись в три погибели, мы с прапорщиком Муратовым приподняли полу палатки, закрывавшей вход, и вошли в середину. Окопчик был низенький и настолько узкий, что едва-едва можно было двум рядом улечься. Печурки тоже не было; ее заменял «камин», но, конечно, это только громкое название. На самом деле просто в стене была вырыта яма с дымоходом. В момент нашего прихода в «камине» ярко пылали и потрескивали сухие дрова. Это только одно как-то скрашивало и оживляло похожую на могилу землянку.

При нашем появлении навстречу нам поднялся командир сменяемой роты, какой-то прапорщик с приветливой улыбкой на молодом лице.