По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Так шли дни. После короткого отдыха в Повензове наш батальон попал, наконец, не на позицию, а в давно жданный полковой резерв. Сумерки уже спустились на землю, когда наша колонна втягивалась в небольшую деревушку вблизи Дунайца Ясна-Гора. Земля, ветки деревьев, крыши халуп, все было покрыто теперь толстым слоем пушистого, недавно выпавшего снега. Наступила мягкая непродолжительная галицийская зима. Бесшумно и грациозно время от времени взвивались австрийские ракеты, и при свете их далеко вокруг были видны покрытые снегом пространства, точно широко раскиданный ослепительно-белый саван. Впереди, там, где вспыхивали яркие звезды ракет, звонко раздавались то по одному, то по два сразу ружейные выстрелы. Казалось, что это совсем где-то близко. Но это только казалось, потому что не было ни малейшего ветерка. На самом деле до позиции было около двух верст. Хотя Ясна-Гора не могла считаться безопасным местом, так как она находилась в сфере если не ружейного, то артиллерийского огня, но все же мы все, и офицеры, и солдаты, были очень рады, что попали сюда. Австрийцы, по-видимому, щадя жителей этой деревни, не подвергали ее артиллерийскому обстрелу, и поэтому все халупы в ней были целы. Это давало нам всем возможность устроиться на квартирах так же точно, как в Повензове. Нам с прапорщиком Муратовым попалась чистая, оклеенная обоями комната. Окна, обращенные в сторону позиции, были тщательно завешены палантинами. На столе, покрытом кружевной скатертью, горела свеча. Вообще, комната носила уютный характер.

– Ну, чем не жилье! – весело воскликнул прапорщик Муратов, бросая на стол серую папаху. – Эдак я и пять лет согласен воевать, черт возьми!

У меня тоже было хорошее настроение. Да и как ему не быть? Целую неделю тут, в Ясна-Горе просидим, потом еще недельку в Повензове, прямо лафа[32].

Вскоре пришел прапорщик Ковальский проведать «соседей». Попили чайку. Составили пульку и просидели до полночи. Со двора доносились редкие ружейные выстрелы. Стекла в окнах вздрагивали от доносившейся откуда-то издалека глухой артиллерийской канонады. Но нам, казалось, не было дела до этих грозных звуков, к которым слух уже давно привык. И если бы не они, то совсем можно было бы и забыть про то, что находишься на театре военных действий в каких-нибудь двух верстах от передовой линии.

Утром я вышел для того, чтобы отчасти прогуляться на свежем воздухе, а отчасти по военной привычке ознакомиться с местностью, в которой мы находились.

Небо было затянуто серой густой дымкой. На всем лежал толстый покров мягкого снега, таявшего под ногой. Похоже было на оттепель. Я забрался на довольно высокую дамбу, отделявшую Ясну-Гору от Дунайца, и стал смотреть в бинокль. Впереди на горизонте темнели постройки Радлова, высилась единственная фабричная труба. Всякий раз, глядя на эту трубу, я про себя думал, почему наша артиллерия не собьет ее? Мне так и казалось всегда, что на вершину ее забрался австрияк и преспокойно выслеживает нас и корректирует стрельбу. Однажды я даже как-то обмолвился об этом прапорщику Муратову. Он засмеялся и сказал:

– Пункт-то хороший для наблюдения, да как туда залезть? Мудрено что-то…

– «Немец хитрый», – привел я выражение, которое часто слышал от солдат.

– Да, это правда, не только в русском простонародье, но и в интеллигентных кругах существует преувеличенное понятие о германской технике. Помните, Владимир Степанович, мы как-то с вами говорили на эту тему.

Мне пришел на память этот разговор. «Ну, пусть там никто и не сидит, на этой самой трубе, а лучше, если бы сбили ее, по крайней мере не мозолила бы глаза», – подумал я, спускаясь с дамбы и направляясь к деревне. В деревне копошились, как муравьи, солдаты, каждый около своего дела. Халуп для размещения целого батальона было недостаточно, и поэтому наблюдалась необыкновенная скученность людей: не было, казалось, пустого местечка.

«Вот бы сюда запустить один-другой «чемоданчик», воображаю, что было бы!.. Странно, что австрийцы сентиментальничают, это не похоже на них», – продолжал я раздумывать. Но в этот момент, точно в насмешку мне, на передовой линии где-то за Радловом тяжко ухнула артиллерия, и мгновенно вслед за тем над самой головой взвыли снаряды и с треском разорвались почти одновременно два вместе где-то впереди, в самой деревне. Послышались звон разбитых стекол, какие-то крики и визг осколков.

– Вот тебе и на! – невольно вырвалось у меня. – Это что же значит?