Но ведь спешенные кавалеристы плохие вояки, и потому, как и следовало ожидать, к вечеру австрийцы снова были отброшены назад, но все же это был щелчок по носу и от кого же? От австрийцев, от тех самых австрийцев, которых мы гнали до самого Кракова. Правее нас немцы тоже не без успеха атаковали наши позиции. Видно было, что противник нащупывает слабые места нашего фронта и готовится к решительному удару. Вот почему с каждым днем наша окопная жизнь становилась все тревожнее и напряженнее.
Мы усилили бдительность, особенно по ночам. Поправляли те места окопов, которые были разрушены снарядами. Расширяли сеть проволочных заграждений и т. п.
Заметную растерянность проявляли также наши штабы. Часто гудели телефоны то от командира батальона, то непосредственно из штаба полка по вопросам, касающимся положения на фронте.
Малейшая затея немцев, замеченная нами и переданная в штаб, трактовалась на разные лады. Делались различные предположения. Так, например, немцы почему-то вздумали впереди своих проволочных заграждений рыть в нескольких местах довольно длинный ход сообщения. Потом этот ход сообщения разветвлялся вправо и влево в виде усиков.
С каждым днем «усики» удлинялись. Появление этих «усиков» вызвало целую тревогу в нашем штабе.
Приказано было усиленно наблюдать за этими «усиками» и каждое утро по телефону доносить в штаб.
Такова была атмосфера на участке нашего фронта в начале весны 1915 года, и хотя налицо были признаки надвигающейся катастрофы, но как-то не верилось в ее возможность. Тем более что положение на всем нашем фронте было хорошее. Операция на Карпатах была близка к блестящему окончанию. В центре и на правом фланге нашего огромного фронта положение тоже, казалось, было устойчиво. Сильнейшая австрийская крепость Перемышль, обложенная тесным кольцом наших войск, едва держалась. Падение ее ожидалось со дня на день. И действительно, это случилось, как сейчас помню, 11 марта 1915 года. День был чудный. Ярко и тепло светило солнышко. Высоко в голубом безоблачном небе раздавалась трель жаворонков. Воздух был чист и прозрачен. Было около 10 часов утра. Мы с прапорщиком Муратовым стояли в ходе сообщения около своей землянки и грелись на солнце. В такое время как-то не сиделось в серой, мрачной, как погреб, землянке. Вдруг из-за Дунайца прогремел залп нашей батареи, за ним другой, третий…
К ним присоединились залпы других наших батарей. Снаряды с воем проносились где-то над головой, но, странное дело, все наши шрапнели рвались очень высоко, точно наша артиллерия делала какой-то салют. Мы с прапорщиком Муратовым с удивлением переглянулись. Из землянок начали выскакивать солдаты и с беспокойством озираться вокруг. В это время правее послышались тоже ружейные залпы и отдаленное «ура», которое волной катилось по нашим окопам, приближаясь к нам. Солдаты с ружьями в руках забегали по окопам. Меня тоже невольно охватило волнение, но я ничего не понимал. В первое мгновение можно было подумать, что немцы предприняли наступление. Однако, как ни всматривался я в свой цейсовский бинокль в сторону противника, никаких признаков наступления немцев не было заметно.
– Ваше благородие, по телефону передали, что наши взяли его крепость!.. – услышал я над самым своим ухом. Это был Клопов, спешивший сообщить радостную весть. Все стало ясно: Перемышль пал. Сердце радостно забилось. Вот оно давно жданное великое событие!
В то время почему-то все, не только солдаты, но и офицеры, связывали с падением первоклассной крепости Перемышля близкое окончание войны. Насколько ошибочно было это представление, вскоре показали последующие события.
Вместе с прапорщиком Муратовым я побежал в окоп.
– Братцы, Перемышль пал! – крикнул я.
Громкое «ура» подхватило мои слова. Через минуту дружные залпы моей роты один за другим ознаменовали радостную весть…
Немцы, всегда хладнокровно относившиеся к подобного рода вспышкам своего противника, и на сей раз, не видя реальной опасности, не проявили особого беспокойства. Они слабо отвечали на наш огонь. И только утром следующего дня наше внимание привлек небольшой белый плакат, воткнутый ими, вероятно, ночью недалеко от наших окопов. Я приказал с наступлением темноты снять этот плакат и доставить мне.
Приказание мое было исполнено, и вечером при свете свечи мы с прапорщиком Муратовым рассматривали этот плакат, представлявший собой не что иное, как кусок выструганной дощечки, прибитой средней частью к небольшому колу. На дощечке по-немецки было написано: «Umsonst freut ihr euch! Peremischl ist zufallig in eure Hande gelcommen. Nach zuei Monaten vird sie vieder unzer sein!»[34]
Прочтя надпись, мы иронически засмеялись над хвастливостью немцев. В то время нам и в голову не могло прийти, что предсказание немцев не только сбудется, но и превзойдет всякие ожидания. Слишком мы верили в мощь России…
Вскоре после того имел место один незначительный случай, едва не стоивший мне жизни. О нем стоит упомянуть.