По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Ровно в 11 часов вечера обоз уже стоял на шоссе колонной, готовый по первому приказанию тронуться.

– Вперед! – скомандовал прапорщик Харитонов, сидя уже верхом на своем красивом жеребце. Он поставил его сбоку шоссе, чтобы можно было пропустить перед собой весь обоз.

Франц помог мне забраться на моего Каштана, и я в сопровождении опять того же конюха Ивана и Франца поехал рядом с обозом. Шоссе и вся окружающая местность слабо отдавали оранжевым отблеском пожарищ. Канонада стихала…

Целую неделю мы отступали по Галиции.

Так тяжело было на душе! Все то, что мы завоевали в течение первых месяцев войны такой дорогой ценой, путем таких усилий и жертв, теперь мы отдавали почти без сопротивления. Натиск противника значительно ослабел, но мы, несмотря на это, стремительно отступали, так как галицийская катастрофа принимала все большие и большие размеры. Наш крайний левый фланг в Буковине быстро подавался назад, не будучи в состоянии противостоять превосходным австро-германским силам и могучей артиллерии. К тому же к этому времени благодаря или преступному бездействию, или подлой измене (вероятно, было и то, и другое) наших верхов наша артиллерия оказалась без снарядов, а армия без пополнений… Таким образом, без снарядов, с поредевшими рядами, только лишь живой грудью наша армия встретила грозного врага, бросившего на наш фронт огромные силы с многочисленной артиллерией с тем, чтобы раздавить Россию, принудить ее к сепаратному миру и затем всеми силами обрушиться на Францию и раздавить также и ее… План был смелый и решительный. Он сулил врагу верный успех, так как немцы прекрасно знали, что Россия стоит безоружная и истощенная. Ее можно взять чуть ли не голыми руками… Но и на этот раз немцы ошиблись в своих расчетах. Правда, армия была безоружна, но дух ее еще был жив, и она готова была горами своих трупов заградить врагу дверь к сердцу России…

Одновременно со стремительным натиском на галицийском фронте немцы на противоположном фронте, то есть в Прибалтийском крае, тоже с огромными силами обрушились на наши войска. Борьба была слишком неравная, и наша армия и здесь начала поспешное отступление… Таким образом, центральный плацдарм театра военных действий, то есть территория Польши, оказался забранным в клещи, и потому в целях выравнивания фронта, дабы не оказаться совершенно отрезанными, наши армии, оперировавшие в Польше, тоже принуждены были отступать.

Такова была общая картина положения на русском фронте памятной весной 1915 года. Но вернемся к прерванному рассказу.

После недельного беспрерывного отступления мы подошли на расстояние двух переходов, не доходя реки Сан, того самого Сана, у которого в течение целого месяца австрийцы отчаянно защищались осенью 1914 года. Теперь эта оборонительная линия и для нас должна была сыграть решающую роль. Теперь все зависело от исхода боев на Сане. Говорили, что тут наше отступление кончилось и дальше назад ни шагу.

Было уже начало мая. Чудные теплые майские дни стояли во всей красе. Наш обоз 1-го разряда стоял в большой деревне Паярки. На фронте как-то лениво, словно выжидательно, погромыхивали орудия. Наш полк стоял в лесу в дивизионном резерве верстах в двух от нашей деревни. Рана моя быстро заживала. Относительно спокойная и безопасная жизнь при обозе, хорошее благодаря заботам прапорщика Харитонова, питание, постоянное присутствие на воздухе укрепили мои расшатанные нервы и влили в мое физическое и духовное существо свежую, бодрящую, здоровую струю. Я чувствовал, что отдохнул, и стал подумывать о том, что не пора ли уже возвращаться в строй… Время шло незаметно. Днем в тихую, ясную погоду я любил уезжать верхом на своем Каштане куда-нибудь за несколько верст в тыл, в такие места, чтобы ничто мне не напоминало войну. И здесь в такие минуты я чувствовал себя так хорошо! Бывало, пришпоришь Каштана, пригнешься к луке и летишь вихрем по какой-нибудь просеке, а потом бросишь повод и едешь шагом. Разгоряченный, запыхавшийся конь тяжело дышит, перебирая копытами по земле… А ветерок нежно ласкает лицо, что-то нашептывает в уши и забирается за расстегнутый ворот рубахи… Иногда на просеку выскочит грациозная серна, а их много в лесах Галиции, и стоит как изваяние на своих высоких, тонких, точно выточенных ножках, и несколько секунд словно с изумлением смотрит в мою сторону, и потом вдруг как стреканет в чащу, только ее и видел…

Это были счастливые минуты моей жизни. Я был счастлив своей молодостью, здоровьем и особенно тем, что смерть щадила меня в бою, а полученные раны причинили мне тяжелые страдания, но зато и дали мне возможность выйти из строя, чтобы отдохнуть и набраться новых сил. Нередко в такие минуты я думал о тех офицерах и солдатах, которым «не посчастливилось» быть ранеными ни одного раза, и они с самого начала войны безвыходно, без отдыха должны были находиться в строю, неся на своих плечах все опасности и невзгоды войны и живя постоянно между жизнью и смертью…