По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Еще один только раз, как рассказывал прапорщик Муратов, немцы попробовали было сунуться, но опять с тяжелым для себя уроном были отбиты. С тех пор они оставили нашу дивизию в покое, зная наперед, что мы и сами будем отступать вследствие разгрома наших армий на Карпатах.

– Да, тьфу ты! Чуть не забыл! – хлопнул себя по лбу прапорщик Муратов. Когда я был в штабе полка просить разрешения навестить вас, то прапорщик Колчанинов просил меня передать вам, что командир полка требует вас по какому-то делу.

Я встревожился. «По какому такому делу меня может вызывать командир полка?» – подумал я. Заметив тревогу на моем лице, прапорщик Муратов поспешил меня успокоить, сказав:

– Не волнуйтесь, Владимир Степанович, я мельком слышал, это там насчет, кажется, наград… Кто заслужил деревянный крест, как, например, капитан Шмелев, а кто и золотой, – с веселой улыбкой подхватил прапорщик Муратов.

Я тоже засмеялся.

– Да, это так. Впрочем, какие же там награды? Я кажется, никаких за собой подвигов не знаю…

– Начальство лучше знает, – опять полушутя, полусерьезно проговорил прапорщик Муратов. – Если хотите, то пойдем вместе, я доведу вас до штаба, так как мне уже пора. Спасибо вам, Владимир Степанович, за радушный прием… Хоть душу отвел…

– А вам спасибо, что не забыли меня… – с чувством ответил я.

Мы расцеловались и пошли вдоль деревни, направляясь в штаб полка.

Штаб полка находился в доме мясника верстах в трех от той деревушки, где стоял наш обоз. Не доходя немного штаба, прапорщик Муратов сердечно со мною простился и пошел прямо, направляясь в полк, стоявший в лесу, а я свернул в сторону и пошел вдоль опушки леса. Вскоре я увидел небольшую аккуратно сложенную халупку с красной черепичной крышей. По тонкой телефонной нити, проведенной из окна и прицепленной как попало к сучкам близ стоявших стройных сосен, и по изредка появлявшимся зачем-то фигурам солдат, не то денщиков, не то ординарцев, можно было безошибочно угадать, что это штаб полка.

Прапорщик Колчанинов встретил меня с приветливой ласковой улыбкой.

– A-а, Владимир Степанович! – музыкальным мягким тенорком проговорил он, вставая и крепко пожимая мне руку. – Ну, как вы себя теперь чувствуете?

– Спасибо, ничего.

Командир полка полковник Бойвид сидел в это время у своего стола и так был углублен рассматриванием карты (почему-то я всегда заставал его за картой), что и не заметил моего прихода.

Прапорщик Колчанинов, тихо позвякивая шпорами, подошел к нему и почтительно, вполголоса доложил ему о моем приходе.

– Ага, поручик Никитин! Да, да, я говорил. Здравствуйте, дорогой мой, садитесь, – приветливо проговорил полковник Бойвид, протягивая мне руку. – Ну, как ваша рана?

– Покорно благодарю, господин полковник, рана почти зажила, думаю на днях вернуться в роту.

– Ну, если еще не совсем поправились, то побудьте в обозе, теперь все равно мы стоим в резерве. Я вас пригласил для того, чтобы предложить вам на выбор за бой двадцать второго апреля награду: или чин поручика, или Святую Анну второй степени.

Я не ожидал такой высокой награды и потому с некоторым смущением проговорил:

– Я, собственно, ничего такого не сделал…

Полковник Бойвид улыбнулся.

– Вы, будучи ранены, остались в строю, то есть не эвакуировались из полка, и потому подходите под известный параграф статута, не говоря уже о самом бое… Стало быть, вы заслуживаете этой награды.

– В таком случае очень тронут вашим вниманием, – проговорил я, слегка поклонившись.

В разговор вежливо вмешался прапорщик Колчанинов.

– Господин полковник, ему чин поручика поважнее для дальнейшей службы, а орден Владимир Степанович еще заработает!..

– Да, да, совершенно верно, и я тоже так думаю, – подхватил полковник Бойвид.

Мне ничего не оставалось, как согласиться с их мнением, тем более что и я сам в душе был более рад чину поручика, нежели ордену Святой Анны.

В добром и веселом настроении я вышел из штаба полка и направился в обоз. Уже вечерело. Солнышко было за лесом. На западе небо пылало заревом заката, а на востоке оно потускнело. В воздухе потянуло свежестью и запахом сырой земли. На фронте кое-где прогремит с перекатами орудийная очередь, и снова все затихнет. Или вдруг ни с того ни с сего тяжко рявкнет и шумливым эхом разнесется по лесам разорвавшийся где-нибудь вблизи нашей передовой линии тяжелый германский «чемодан»…

Все было так мирно и хорошо в природе. И обстоятельства как будто так счастливо складывались: рана зажила, я снова чувствую себя здоровым и бодрым, высокая награда… Все, казалось мне, благоприятствовало, но что-то мне сосало под сердцем, какая-то грустная тень мгновениями ложилась на душу… Отзвуки канонады, доносившиеся до меня, возвращали меня к страшной действительности и парализовали молодые, жизнерадостные порывы, постоянно напоминая мне о витающей вблизи смерти… И кто знает, суждено ли еще мне воспользоваться всеми этими наградами. Видать, скоро-скоро я снова попаду в окопы, а там все в руках Божиих…