По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

На этом снаряде, который чуть не стал для меня роковым, немцы вдруг прекратили обстрел, как будто им только этого и надо было. Неожиданный обстрел откуда-то с фланга навел меня на грустные размышления. Очевидно, противник в отношении нас занимал сильно охватывающее положение и во всякое время угрожал фланговым огнем. Это мне не нравилось. Надо было хорошенько осмотреть позицию и снять кроки. Воспользовавшись тем, что обстрел кончился, я пошел на передовую линию. У самой опушки почва была мягкая, так как дальше уже начиналось болото. Поэтому здесь были устроены наносные окопы стоя. Перед окопами шагах в двухстах были устроены засеки[39] и проволочные заграждения. Прямо против леса версты на полторы тянулось ровное болото, а за ним вздымался высокий берег с желтоватым песочным отливом и синеющими лесами. Эта твердая земляная полоса, огибая болото, почти вплотную подходила к нашему левому флангу и где-то терялась в нашем лесу По этой полосе и проходила германская позиция. Теперь я понял, почему немцы обстреливали нас с левого фланга. Для того чтобы лучше ориентироваться и лучше рассмотреть неприятельское расположение, я решил влезть на какую-нибудь высокую сосну. По счастью, тут же на одной толстой и ветвистой сосне был устроен артиллерийский наблюдательный пункт с небольшой площадкой почти у самой вершины. Нимало не колеблясь, я полез на эту сосну. Но чем выше я забирался от земли, тем сильнее нарастало и тревожило меня какое-то странное чувство, которое я не испытывал, находясь на земле. В первую минуту я даже не мог определить это чувство. Но вскоре я понял, что это было чувство оторванности от земли. В душу закрадывался страх, что вот разорвется шрапнель или свиснет пуля, меня ранит, и я свалюсь, как подстреленная ворона, вниз и разобьюсь насмерть… И ощущение этого ужаса было так реально, так настойчиво распаляло воображение, что я на середине сосны остановился и не полез дальше. Впрочем, и отсюда можно было хорошо видеть всю окрестность впереди. Однако фантазия разыгрывалась все больше и больше. Мне стало казаться, что немцы заметили меня, и вот сейчас несколько лучших стрелков будут сбивать меня с сосны, хотя я отлично сознавал, что на таком расстоянии в гущине леса меня так же трудно было различить, как какую-нибудь маленькую козявку, копошившуюся где-нибудь в траве. И точно нарочно далеко впереди негромко хлопнул ружейный выстрел, и пуля жалобно свистнула над лесом… Сердце мое так и замерло. Я инстинктивно прижался к стволу, ожидая еще выстрела, но выстрела не последовало, и я, устыдившись своей робости, принялся смотреть в бинокль. Германская позиция была у меня как на ладони. Особенно хорошо видна была та часть, которая прилегала к нашему левому флангу. В бинокль ясно можно было различить густые ряды проволочных заграждений. Недалеко от первой линии окопов пролегала вторая. Кое-где виднелись домики. Иногда из окопа, словно из-под земли, вдруг вырастала фигура какого-нибудь немца. Фигура медленно шагала большей частью в сторону тыла и потом словно проваливалась в подземелье. Немцы разгуливали довольно свободно, не знаю уж почему, или потому, что их не было там видно из наших окопов, или просто от того, что обнаглели. У меня явилось страстное желание, как у охотника, завидевшего дичь, взять винтовку и пострелять в немцев. Но я тотчас оставил эту мысль, думая, что этой пустой забавой я только навлеку на свою роту артиллерийский огонь. Ведь немцы мстительны. По всем признакам против нас были очень незначительные силы германцев. Очевидно, все брошено на Прикарпатский фронт, где в это время происходили, как слышно, жаркие ожесточенные бои. Набросав кроки неприятельского и своего расположения, я слез на землю и облегченно вздохнул, точно совершил какой-то подвиг. Мне припомнился разговор с одним боевым артиллерийским подпрапорщиком, который говорил мне, что для него больше пытки не было, если случался наблюдательный пункт где-нибудь на дереве или, того хуже, на воздушном шаре. Пусть какое угодно будет опасное место, только бы на земле. Там если уж убьют, так убьют, а если ранят, все ничего… А уж на дереве или там на шаре зацепило тебя, полетел вниз, ну и готов…

Если сравнить слова этого артиллерийского подпрапорщика с моими собственными переживаниями, то невольно придешь к заключению, что есть много общего в чувствах и переживаниях людей, подверженных опасностям войны, и что каждый шаг сопряжен с мучительной внутренней борьбой.