По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Я судорожно смял записку в руках и бросил ее в сторону. Во мне на мгновение вспыхнула мучительная борьба. Что было делать? Буквально исполнить приказание – это значило неминуемо попасть в плен, так как сомнений не было: немцы обходили наш фланг. Неисполнение же приказания грозило мне судом. Но, с другой стороны, на моей совести лежало несколько десятков солдатских жизней и прапорщика Муратова, участь которых зависела от того или иного моего решения. Среди охватившего меня волнения под влиянием физической и моральной усталости и расстроенного ужасами боя воображения во мне самом проснулись и робко заговорили неясные слабые человеческие чувства, готовые было уже поддаться искушению с тем, чтобы исполнить формально приказ и отдаться в руки немцев. «Оставайся, ты должен исполнить приказ… Попадешь в плен… Ты не будешь виноват… и все, все кончится… Не будет ни этих окопов, ни свиста пуль, ни треска снарядов… Гром войны отодвинется далеко от тебя, и жизнь твоя будет в безопасности». Такие соблазнительные мысли промелькнули в моей голове. Мне почему-то не пришли на ум страдания и унизительное положение в плену, которые в действительности хуже всякой смерти. В то время мое человеческое, телесное «я», утомленное тяготами войны, желало одного: какой бы то ни было ценой сию же минуту вырваться из этого ада, а потом будь что будет… Но, конечно, это была минутная слабость, простительная в условиях того момента. Я с отвращением и негодованием отбросил от себя эту позорную мысль. Мне даже стыдно было, что подобная мысль могла прийти мне в голову, и я чуть не плюнул от отвращения… Но медлить с решением уже было нельзя: германская цепь уверенно и быстро продвигалась вперед. Уже светало. Едва я прочел записку капитана Шаверова, как с бледными взволнованными лицами ко мне подбежали два солдатика. Это был второй дозор, посланный для связи с 42-й дивизией.

– Ваше благородие, сорок вторая дивизия давно отступила, немец занял там окопы и наступает сюда, вон они, видать!..

В минуту у меня уже созрело определенное решение. Я выхватил блокнот и быстро написал прапорщику Муратову несколько слов о том, чтобы он как можно скрытнее очистил окопы со своей полуротой.

Сборный пункт на всякий случай я назначил у деревни Поляски.

– Вестовой!

– Я, ваше благородие!

– Духом слетай к прапорщику Муратову!

В эту минуту с взволнованным лицом подбегает Городенко.

– Ваше благородие, что делать? Немцы обходят!..

– Знаю, братец. Вот что. Пулеметчикам вынести из окопов пулемет и расположиться вон на той горушке. В случае надобности они должны будут поддержать нас огнем. Выведи гуськом сначала четвертый взвод, а за ним третий, немедленно, а первый и второй выведет прапорщик Муратов. Ну, с богом!..

Городенко побежал исполнять мое приказание.

– Собираться у Полясок! – крикнул я ему вдогонку.

Замелькали в ходе сообщения головы и штыки винтовок. Впереди всех бежали пулеметчики со своим пулеметом. «Ах, скорее бы установили на горушке пулемет». Я вглядывался в наступающую цепь, которая теперь хорошо была видна даже простым глазом. Иногда я бросал беспокойный взор вперед, на линию германского расположения, ожидая и оттуда наступления противника, но, очевидно, в этот момент немцы, находившиеся там, еще не были осведомлены о том, что какая-то их часть обходит наш фланг со стороны 42-й дивизии, иначе они тотчас двинулись бы в общее наступление. Нельзя было упустить ни одной минуты. Я опасался только того, что наше отступление будет замечено артиллерийскими наблюдателями, и германская артиллерия снова откроет по нам ураганный огонь.

Низко пригнувшись к земле, я добежал до того места, где кончался ход сообщения.

– Скорее, братцы, пригибайся больше!

Вон за тот лесок!..

Солдаты, пригнувшись почти к самой земле, бежали один за другим, гремя котелками и часто дыша. Вслед за ними бросился и я, не оглядываясь назад и не переводя дух, стараясь как можно скорее перебежать опасное пространство. По пути встречалось множество свежих воронок, которые сильно мешали нашей перебежке: это следы вчерашнего обстрела. Пробежав открытое место, мы вбежали в кусты.

Я остановился и, вздохнув с облегчением, оглянулся. Перегоняя друг друга и натыкаясь один на другого, низко пригнувшись к земле, в кусты перебежал уже 3-й взвод. По виду казалось, что это паническое бегство. Но никто из нас не потерял присутствия духа, каждый знал, что делал. Я взволнованно махал шапкой и кричал:

– Сюда, сюда! Скорее!

С секунды на секунду я ожидал, что германская артиллерия откроет огонь. И действительно, наше отступление наконец было замечено. Германская цепь, бывшая уже от нас недалеко, бросилась бегом, стреляя на ходу. Несколько пуль взвизгнуло около, в тот же момент из-за неприятельской линии, потрясая воздух, загрохотал орудийный залп.

Четыре шрапнели лопнули впереди над нашими окопами, сделав недолет. Германская цепь, видя, что мы уходим из-под самого их носа, бросилась нам наперерез… Снова гром орудий, та-та-рах-тах!.. – разорвались позади нас шрапнели, сделав на сей раз перелет.