По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Долгие месяцы Россия лихорадочно готовилась к этому решительному бою, накапливая живые и материальные силы. Утомленный войной и разочарованный неудачами 1915 года русский народ потерял веру в династию, в своих вождей и в славу и мощь своей великой Родины. Царский трон пошатнулся. И нужна была крупная победа, нужно было совершенно изгнать неприятеля из пределов отечества и тем поднять народный дух, зажечь в сердцах русских людей угасшие патриотические чувства, вернуть им веру в Россию, воодушевить ее истинных сынов на новые подвиги и рассеять все более и более нараставшее в массах революционное настроение. Но, к несчастью для России, план нашего главного командования не удался. Демонстрация на нашем Юго-Западном фронте, имевшая второстепенное значение, имела блестящий успех, между тем как главный удар под Барановичами был сведен на ноль. Я не берусь здесь сказать, что послужило причиной этой роковой неудачи, бездарность командующего Западным фронтом генерала Эверта, измена или просто неприспособленность нашей армии делать прорывы и развивать их в дальнейшее наступление. Пусть решит это беспристрастная история. Итак, на всем протяжении Северо-Западного и Западного фронтов наши армии уже не проявляли больше никакой активности, и только в Галиции наше наступление успешно продолжалось, встречая, однако, упорное сопротивление австро-германцев, которые успели стянуть свежие подкрепления. Значительным фактором стратегической обстановки Восточно-русского фронта 1916 года было выступление Румынии на стороне России. Если признать этот шаг Румынии как результат искусной политики дипломатии Четверного согласия, то в стратегическом отношении это выступление Румынии имело для России, скорее, отрицательное значение. Слабо подготовленная в боевом отношении румынская армия вскоре же после временного успеха начала терпеть настолько тяжелые поражения, что русское главное командование, опасаясь полного разгрома Румынии и угрозы левому флангу наших войск, действующих в Буковине, нашло нужным в спешном порядке перебросить в Румынию целую армию, и только благодаря этому Румыния была спасена от полного разгрома. Такова в общих чертах была стратегическая обстановка на нашем русском фронте к концу 1916 года. Теперь перейду к рассказу о самом себе.

После моего тяжелого ранения, описанного в предыдущей главе, я лишь на другой день пришел в себя в дивизионном лазарете. Я был весь забинтован белой марлей и представлял собой какую-то куклу. Грудь, голова и правая рука горели у меня, как в огне, и я испытывал нечеловеческие муки. Часто я впадал в бессознательное состояние, перед глазами прыгали какие-то странные яркие круги, которые то суживались, то вдруг расплывались. Мне вдруг казалось, что я лечу куда-то вниз, вниз… Как в тумане мелькала тогда передо мною тень сестры милосердия. Низко склонившись надо мной, она что-то делала… Я лежал с закрытыми глазами, бледный, осунувшийся, и трудно было определить, жив я или мертв. Иногда в бреду я часто упоминал фамилию прапорщика Муратова, звал его по имени и отчеству. Каким-то образом прапорщик Муратов, чудом уцелевший во время боя у Фердинандова носа, разузнал, что я нахожусь пока в дивизионном лазарете, приехал меня навестить. Я был настолько слаб, что старший врач лазарета ни за что не хотел допустить его ко мне, но, в конце концов, разрешил свидание, но не более как на пять минут. Глаза мои были полузакрыты, я лежал неподвижно на спине, прикрытый, подобно савану, простыней, как настоящий покойник. Сестра подвела прапорщика Муратова к моей койке и слабо кивнула в мою сторону головой. При виде прапорщика Муратова глаза мои от удивления открылись, и пересохшие воспаленные губы скривились в радостную ласковую улыбку

– Вы… вы… живы?.. – чуть слышно прошептал я. От волнения я не мог говорить.

– Владимир Степанович, не говорите, вам нельзя.

– Скажите… как я здесь… что потом…

Прапорщик Муратов пододвинул свою табуретку поближе к моему изголовью и тихо без всякой рисовки сказал:

– Когда разорвалась эта граната, я был близко от вас, я видел, как вы упали в воронку, и мы вместе с вашим вестовым Ермолаевым потащили вас в окоп, но бедняга не успел сделать и двадцати шагов, как был убит осколком в голову… Царство ему небесное! Хороший был паренек, умру, говорит, а своего ротного не брошу. Так, кое-как и дотащил вас до наших окопов. Надо было спешить вас вынести, так как немцы шли по пятам и бросились в атаку на наши окопы, но атака была отбита, и они отступили обратно на свою линию. Ну, слава богу, что вы живы, а я думал…

В знак благодарности я слабо пожал ему руку своей здоровой левой рукой.

– Спасибо… дорогой Николай Васильевич…

Дальше я не мог говорить. Слезы потекли у меня по лицу… В глазах снова запрыгали яркие фантастические узоры. Тело охватил озноб… Я впал в забытье… Сестра в испуге подбежала ко мне и схватила за пульс.

– Идите, ради бога, – строго сказала она прапорщику Муратову. – Его жизнь висит на волоске, ему волноваться нельзя.

В тот же вечер с санитарным поездом я был эвакуирован в тыл.