По следу Саламандры

Что–то мистическое и даже магическое видят в полете они сами, но, взглянув со стороны, мы ничего такого не увидим. Да ничего толком и не сможем понять.

И сам Флай, пожалуй, сильно рисковал самой способностью летать, пытаясь передать, пусть на уровне смутных ощущений, принципы этой способности, когда рассказывал в юности своему другу из племени людей о том, как это — летать.

Законы такого порядка имеют обыкновение действовать лишь до той поры, пока они не сформулированы.

— Вспомните… — говорил он притихшим мальчишкам, один из которых впоследствии спас его, а другой — предал. — Вы тоже пытались. Как же вам рассказать–то? Я постараюсь напомнить это ощущение. Нужно только вспомнить, как это бывает. Хоть во сне. Вы же мне говорили. И очень похоже, что это правда.

Юный фейери был старше их втрое, но выглядел как сверстник и по меркам фейери был даже моложе их, но куда опытнее.

— Как птица или как пчела? Нет! Только похоже. Пустое сходство. Вы неправильно думаете. Не мне вам говорить, что летящий… похож на птицу и на насекомое, и делает птичьи движения. Но это пустое сравнение. Оно ничем реальным не наполнено. Понятно, откуда оно берется. Кто, как не птица, умеет летать по воздуху?.. И фейери, пусть даже летая в какой–то иной среде, остается в воздухе и продолжает ощущать явственно именно воздух. А стало быть, и подражает птице — раскидывает руки, взмахивает ими, пытается толкнуться от земли, а то и разбежаться. И этим несказанно мешает себе. Но не может преодолеть своего сознания, воспитанного на зримом. Правда, глупо?

Они не знали, и не могли знать, но согласно кивнули.

— Воздух, он всегда есть. Но может помочь. А может помешать. Понимаете?

Они не понимали, но кивнули снова.

— Крылья, думаете? Крылья важны… Но не это главное…

Он не знал, как рассказать. И сомневался — нужно ли рассказывать. Люди не могли понять его, и никогда не смогут, но главное — он сам немного боялся, что, формулируя, поймет тайну, и полет перестанет быть таинством… Тем не менее он продолжал…

Ну, как же объяснить?..

С опытом приходит умение отречься от стереотипов, обратить внимание на более тонкие ощущения, которые есть в полете.

Опытный летун первым делом знает, что отталкиваться от земли резко не следует. Получится простой прыжок, или «мелкоскок», как сами летуны его называют. Скакать–то всякая тварь умеет.

Для полета нужно мягко оттолкнуть или отодвинуть от себя землю.

Вначале полет робок. Нужно подняться и удержаться без прикосновений. «Отойти» от земли. Еще говорят: «подпустить под ноги воздух». Это очень точно!

С непривычки можно помочь себе руками. Как бы опираясь на нечто вязкое, упругое, приподнять себя. Взмахнешь руками резко, и вот — коснулся земли вновь.

А тут начинай все сначала.

Движения должны быть мягкими и очень плавными, а сила, вложенная в них, — большой. Летуны говорят: «вся сила». Это уж никак не точно. Однако чувствуешь именно так. И уверенность внутри должна быть беспредельной.

Крылья поют.

Крылья сильны и быстры.

Но как передать, что они не главное, а необходимое?

И отойдя от земли, уже можно пытаться лететь.

Не всякое место и не всякое время годится для этого. А какое — неведомо. Просто понимаешь — что вот здесь и сей час можно, а теперь и здесь — нельзя. Почему? Неизвестно.

Пустоты в земле мешают. Над ними воздух плохо держит.

Вода притягивает. Глубокую реку перелетишь не вдруг. Перед широкой и глубокой рекой нужно высоко подняться. Иначе может и не получиться.

Деревья держат хорошо. Над кроной хорошо поднимает. Но с кроны же можно и соскользнуть. Слишком неравномерны усилия. Над кроной можно почти остановиться. Почти. Потому что трудно удержаться. Как шарику на вершине купола. А для перелета от кроны к кроне нужна скорость. Иначе провалишься. Над матерой чашей могучих исполинов можно скользить, как с горки на горку — красота!

Дома совсем не держат и не чувствуются, словно и нет их. Это как преграда, которой не заметишь, закрыв глаза.

Люди притягивают, будто вода. Особенно когда смотрят на тебя снизу. Лететь над толпой, как над морем — невозможно. Даже один человеческий взгляд — помеха. Нужно очень высоко подняться, туда, где связь с землей почти теряется. Но так высоко почти никто не летает. Ощущение пустоты мешает полету.

Все летают низко. Необходимо ощущение близости того, что под тобою. Это уж совсем не передать тому, кто этого не чувствовал сам.

— Я, когда маленький был, любил одно время лихачить на высоте примерно с мой тогдашний рост, — увлекаясь, показывал и делился он, — вот эдак, или чуть того более, по–над улицей, укрытый от дороги зарослями сирени, а от домов палисадами. Несся пулей, так что плитки брусчатки тротуара сливались в сплошной чешуйчатый поток. Это очень здорово и довольно опасно — мелькнуть от угла до угла под окнами домов, мимо калиток, мимо штакетника палисадов, потом степенно перейти улицу и снова нырнуть головой вперед, в воздух, все ускоряясь. И никому не попасться на глаза…