По следу зверя

— У фрицев по случаю забрал, — отмахнулся Карпов, доставая из-за пояса парабеллум. Дважды выстрелив в воздух, он выдохнул: — К военным добраться не успеем. Они в райцентре обосновались, а до него далеко. Придется своими силами справляться.

На выстрелы из разных мест сожженного села, до войны раскинувшегося по обе стороны небольшой, змейкой петляющей мелководной речушки, сбежалось человек двадцать пять вооруженных людей. В основном это были женщины да несколько стариков.

— Знатная армия! — с трагическим сарказмом произнес Черенков.

— Все, кто остался, — пожал плечами Карпов, охватывая взглядом собравшихся. — Остальные — кто погиб при немцах, кто еще не вернулся. Мужики, те, что уцелели, записались в Красную армию. В начале войны не успели — фашисты слишком быстро пришли в наши края, — а сейчас пошли, н-да.

Отобрав семерых боеспособных мужчин, все после ранений, Черенков решительно отказал женщинам и подросткам, пожелавшим выступить с ним.

— Свояк мой, Панас, поболее мужиков соберет, — уверенно заявил Мирон. — Он в соседнем селе живет. Трохи придется подождать. А покуда предлагаю потрапезничать.

С этими словами он достал из узелка несколько отварных картофелин…

Еще не успела полностью рассеяться ночная мгла, когда рядом со Сверчком и Грушиным, на остывшую осеннюю землю припали Павел Черенков и двое незнакомцев.

— Мирон Карпов и Панас Голубенко! — представил их Лопата. — С ними тридцать человек. Все при оружии.

С пригорка, с которого старший сержант наблюдал за полицаями, хуторок виднелся как на ладони. Вокруг тревожно просыпался густой лес.

— Маловато. — Олег сокрушенно покачал головой. — Ночью к малороссам еще один отряд прибился. Человек двадцать, не меньше.

— Будем брать, — решительно заявил чубатый Голубенко.

— Как? — в задумчивости стал жевать губы Грушин.

— Хитростью! Трошки покумекаем и решим.

— Поздно думать. Скоро совсем рассветет. Боюсь, уйдут они. А этого мы им позволить не можем. Так что атаку проведем прямо сейчас.

Все отползли назад, чтобы их не заметили дозорные противника. Грушин вынул из ножен штык-нож, очистил от травы и листвы небольшой кусок земли и стал чертить схему.

— Поступим так: поскольку они ожидают меня с отрядом, то я пойду на хутор. С собой возьму человек пятнадцать. Отберите из своих самых боевитых. Остальным — минут сорок на то, чтобы оцепить хутор со всех сторон. Ни одна сволочь не должна уйти!

— Я уже сказал ребятам: в плен никого не брать! — заявил Панас, загоревшись желанием напасть на карателей немедленно. Его безжизненная левая рука, поврежденная осколком мины, была ремнем притянута к груди. — Я эту гниль сам в землю сведу!

То, с какой ненавистью он произнес эти слова, не оставляло сомнений: так и поступит. «Кто знает, сколько горя пришлось перенести этим людям за годы оккупации? — думал Олег, глядя вслед уползающим народным мстителям. — Наверное, они имеют полное право быть и судьями, и палачами…»

Услышав во дворе громкие голоса, Кузьма Скоробогатько подскочил к окошку.

— Ваши вси пидийшлы? — спросил он, обернувшись навстречу вошедшему в хату Грушину-Власенко. — Де старший?

В комнате за столом сидели еще двое. В полумраке Олег не видел их лиц.

— Сейчас придет, только людей разместит. Народ устал, отдохнуть просит.

Скоробогатько вновь наклонился к низкому окошку. Стоя так, он наблюдал, как прибывшие разбредались по заросшему бурьяном двору.

«Э, да ты трусишь выйти!» — язвительно подумал Грушин.

Со двора послышались громкие приветствия. Недавние партизаны, чьи руки еще не успели избавиться от запаха оружейной смазки, шумно здоровались со своими украинскими «друзьями».

— Как фамилия? — шумно отхлебнув из кружки, подал голос один из сидевших за столом.

Произношение выдавало в нем белоруса.

Подбирая удобное для нападения положение, Олег обошел угол стола.

— Чья? Моя или командира?

Тусклый свет от догоравшего на столе огарка высветил из полумрака часть лица и плечо говорившего. На черном погоне его кителя серебрилась свастика. Такие носили полицаи так называемой «индивидуальной службы». Рядом с ним сидел немец в форме фельдфебеля. Присмотревшись внимательнее, Олег заметил на его нашивке молнию. «Этого надо взять живым!» — решил он, заподозрив в гитлеровце связиста или радиста. Последние были редкой удачей для разведчиков. За такого ценного «языка» могли и к ордену представить.

— Я ж тоби говорыв: Власенко вин! — оторвался от окна Скоробогатько. — Васыль Власенко. Я и документы бачыв.

Сидевший за столом напрягся.

— Василь, говоришь? — Рука полицая резко потянулась к пристенку за спиной, к которому были прислонены винтовки. — Дурак! Я Василя хорошо зна…

Не тратя более ни секунды, Олег одной длинной очередью срезал всех троих. Последним, успев выхватить из кобуры пистолет, на пол свалился немец.

Едва в доме раздались выстрелы, ожидавший за дверью Сверчок вихрем ворвался внутрь.

— Жив? — выкрикнул он, заметив склонившегося у окна товарища.

— А то!

Выбив стекло, Грушин выставил в окно ствол автомата.