По следу зверя

Удостоверившись, что старший сержант цел, Сверчок развернулся в дверном проеме и стал косить из автомата в панике забегавших по двору неприятелей.

Застигнутые врасплох, каратели пытались дать отпор, но было слишком поздно. Люди Мирона Карпова и Панаса Голубенко, открыв шквальный огонь, никому из них не позволили выйти из оцепления. Короткий бой закончился так же внезапно, как и начался.

Надо было немедленно уходить. Стрельба в глухом лесу, недалеко от границы с Литвой, могла привлечь внимание других групп, окажись они поблизости. Собрав оружие, Мирон с Панасом уводили своих бойцов, унося на самодельных носилках и тела троих погибших товарищей. Еще четверо получили легкие ранения.

— Вы с нами? — спросил Карпов, покидая хутор.

Грушин отрицательно покачал головой.

— Задание у нас, — не стал он скрывать.

Мирон понимающе кивнул.

— Ну, если снова понадобимся…

Простившись с разведчиками, Мирон с Панасом скрылись вслед за товарищами.

Грушин оглядел своих:

— Все целы?

— Нормально! — улыбнулся Лопата.

Сверчок приподнял воротник. С запада, со стороны Европы, дул напористый морозный ветер.

6

Второй день поиска подходил к концу. По открытым местам передвигались осторожно. Старались избегать новых встреч с противником. В какой-то момент Колю стали одолевать сомнения в том, что им удастся найти документы Хойера. Все же времени прошло немало.

Огибая очередной небольшой холм, они услышали за мелким подлеском скрип тележных колес и приглушенные голоса. Говорили по-белорусски. Низко пригнувшись, разведчики бесшумно пробежали несколько десятков метров и затаились в небольшой ложбинке. Скоро к ним, подминая под себя высохшую траву, приблизилась груженная доверху различным домашним скарбом бричка с высокими бортами.

Сидевший на облучке пожилой возница в старом полупальто и треухе о чем-то негромко рассказывал молодой, лет тридцати, спутнице, тряся на ухабах головой. Неожиданно выскочившие из засады вооруженные люди заставили женщину вскрикнуть и испуганно прижаться к старику.

— Тпру-у-у! — Грушин схватил под уздцы старую клячу, от усталости едва волочившую ноги. — Кто такие? — навел он на старика оружие.

Рядом, по обе стороны телеги, выросли Сверчок с Лопатой.

— Дак, это… тутошние мы, тутошние! — медленно приходя в себя, затряс возница реденькой бородкой. — До хаты возвращаемся. — То — дочь моя, — кивнул он в сторону спутницы. — А там, — старик повернулся назад, — там детки ейные.

Только сейчас бойцы заметили затаившихся под грудой узелков двух девочек лет восьми-девяти.

— Кого еще прячете? — Лопата вызволил детей из вещевого завала.

— Та рази ж прячем? — осипшим от испуга голосом воскликнул старик, нервно поправляя норовивший сползти на ухо треух. — Я их под барахло загнал, чтобы теплее было.

Опасаясь за дочек, женщина подползла к ним и прикрыла собой. Усовестившись ее испуганного взгляда, Сверчок опустил оружие.

— Да вы не пугайтесь, не обидим, — извиняющимся тоном сказал он.

— Не поздно ли едете? Ночь на носу, — поинтересовался Олег. — Мало ли что может случиться в дороге.

Старик тяжело вздохнул и немного посветлел лицом.

— Так, война, вроде как, далеко отодвинулась, чего ишо бояться-то? Чай, по родной землице едем! — Он по-прежнему настороженно следил за ними. — Вот, до дому возвращаемся, — повторил, просительно добавив: — Нам бы до темени успеть добраться, а!

— Откуда едете?

Старик отвечать не стал, спросил сам, набравшись храбрости:

— Сами-то кто будете?

Продолжая осматривать телегу, Лопата обнаружил у борта прикрытый тряпкой немецкий карабин.

— Не-не, то не наше! — немедленно открестился возница. — Я это ружьишко тут недалече нашел. — Он неопределенно махнул рукой куда-то за спину. — Там еще одежка рваная была. В таких полицаи ходят. Случаем, не из ваших кто сгинул, не?

Страх в глазах старика усилился. Догадавшись, что их принимают за переодетых полицаев, Грушин миролюбиво произнес:

— Не бойтесь! Свои мы, свои.

— С лица мы все свои, россы, славяне, — тряхнул бороденкой дед. — А как война началась, тут и выяснилась истина, кто свой, а кто враг. Накануне нас тоже двое остановили. Одеты так само, как вы. Тоже кудахтали: свои, мол, не обидим, от партизан отбились. А сами, ироды проклятые, харчи забрали да еще по лицу мне надавали.

— За что? — Сверчку стало жаль старика.

— А за то, что не согласен я был харчи им уступать.

— Спасибо, хоть в живых оставили! — промолвила женщина. — Вон, детей до смерти напугали.

Грушин закинул автомат за спину, повторил твердо:

— Свои мы, отец, точно свои.

Насупив брови, старик сверкнул очами:

— Я в тех людях сразу полицаев признал. Повадки у них характерные, вороватые. А глаза пужливые. Сторожко так бегали по сторонам, словно кого боялись. Совсем не так, как в сорок первом году. Тогда у полицая глаз был злой, наглый. Вот я и смекнул: будь наши, чего им опасаться-то, верно?

— Верно-верно. — Олег присел на облучок. — Давно эти места покинули?

— А в сорок первом и покинули. Утекли к родичам в Воронежскую область. Внучат хотели сберечь.

— Далековато забрались от родных мест, — улыбнулся старший сержант.