По слову Блистательного Дома

– Надоело, – вдруг отчетливо сказал Горацио конт Флери. И повторил: – Надоело. Здесь стой, – вдруг заорал он на молодого Хушшар и прыжком бросил коня в галоп.

Конт Флери бурей пронесся мимо седоусого, пытающегося что-то прокричать ему, и, выплескивая скопившееся раздражение, обрушился на не в меру ретивого преследователя. Его бастард с лязгом отшвырнул длинный узкий меч, направленный в щель забрала.

Кони разнесли. Рогатый развернулся быстрее, ударил его со спины, догоняя, меч бессильно лязгнул о доспех, а его владелец, получив латной перчаткой по шлему, задумчиво закачался и глухо ухнул, выдыхая выбитый о высокую луку седла воздух, когда его переместили на коня кавалера.

Горацио вернулся к Хушшар, сбросил с коня пленника и удивился, увидев буквально квохчущего над оглушенным верзилой седоусого.

– Откуда такая трогательная забота о врагах, побратим?

– Будущему лорду земли Шарм'Ат должно быть повнимательнее. Смотри, – и с этими словами поднял кинжалом скрытый до этого широким плащом огромный, с ладонь взрослого человека, льдисто-голубой камень, обрамленный ослепительно-белой каменной крошкой на изящной цепи белого же металла.

– Знак Блистательного Дома, – выдохнул конт Флери, соскакивая с коня. – Да снимите же с него кто-нибудь шлем; возможно, он серьезно ранен.

Кто-то из Хушшар попросту подрезал ремни и содрал шлем. Взорам открылась оливково-смуглая, крепкая, как кулак, физиономия с крючковатым носом, обрамленная копной иссиня-черных волос.

– Эй, воин, очнись, – похлопал его по щеке седоусый.

Тот открыл пьяные от нокаута темно-карие глаза, в которых было всклубилась ярость, быстро сменившаяся веселым удивлением.

– Так как ты меня достал, старший? – радостно поинтересовался очнувшийся.

– Потом. Откуда это у тебя? – приподнял кинжалом Знак седоусый.

– Ты хороший враг, но я ничего тебе не скажу, – с той же улыбкой ответствовал еще лежащий великан.

– Покажи ему, – обернулся седоусый к конту, и тот, поковырявшись, достал из-за кирасы такой же знак.

– Грехи мои, – вскинулся верзила, но в грудь ему уперся кинжал седоусого, – так мы не с теми бьемся.

– А с кем должны были?

– Со вторгшимися в землю Шарм'Ат степняками.

– Мы что, на степняков похожи?

– Так откуда я знаю, какие они, степняки? Я их не видел ни разу. Только прибыли, а вы уже наших домалываете. Мы и атаковали.

Внезапно седоусый перебросил кинжал с висящим на нем Знаком в левую руку, рванул меч и с маху ударил по Знаку.

Все невольно прищурились, ожидая разлетающихся осколков, но клинок даже не оставил царапины на камне.

– Подлинный, – констатировал седоусый и, вложив оружие в ножны, протянул руку великану. – Вставай.

Но тот, вскинув ноги, одним звериным движением вздернул себя сам.

– Так это же сигнал подать надо, пока наши молодцы совсем друг друга не покрошили. Хорошие у тебя воины, молодой вождь, – и достал из-под плаща недлинный, но очень широкий рог.

– Играй, – повелел конт Флери, обращаясь к флейтисту, – «Встретил старого дружка».

И над полем боя переплелись веселая плясовая и хриплый тоскливый вой боевого рога.

Войска с недовольным ропотом стали расходиться. Белая пехота раскрыла створки смертоносной ловушки, и оттуда, совсем не торопясь, вышла едва треть ворвавшихся.

– Так как ты все же срубил меня, старче? – опять пристал великан к седоусому.

– Да не я это. Не обскакал я тебя. Вон тот твой воин тебя и огрел. Целил в меня, а попал а тебя.

Великан огляделся. Плененный уже сидел на земле, потряхивая головой.

– Я, пожалуй, сильно его ударил, – сообщил подъехавший конт, – надо снять шлем и посмотреть, нет ли дырки в голове.

– Снимать тебе шлем с этого воина, пожалуй не стоит, молодой вождь. Моя дочь прожила уже шестнадцать зим, но взяла лишь пятнадцать врагов, и лицо ее могу видеть лишь я, ее отец, братья, и тот, кого она выберет себе мужем, – с усмешкой стал объяснять великан конту.

– А при чем здесь твоя дочь? – недоуменно спросил конт.

– А если посмотришь и не восхочет она идти с тобой за благословением к предкам, то вправе она мстить тебе, и твоей семье, и взять не более пяти жизней. Если же до этого срока не выберет она себе спутника, то надлежит ей убить себя, проколов печень.

– Страхи какие! – передернуло конта. Поймав на себе заинтересованный взгляд, он поспешил извинится: – У всех народов свои обычаи, достойный. Но я все же не понимаю, при чем здесь твоя дочь?

– Вот моя дочь, молодой вождь, – захохотал великан. – Но ты великий воин, если смог выбить ее из седла.

Сердце Горацио рухнуло. Какой позор. Он, почти выигравший битву, сразил девчонку.

– Я взяла в этом бою двоих. Есть видоки, – раздался из-под шлема слегка приглушенный, но звонкий девичий голосок. – И я могу открыть лицо. Тем более что они не враги, и мы зря с ними бились.

Она сняла шлем.

И сердце кавалера Горацио конта Флери рухнуло дальше и продолжало падать, не останавливаясь. Буйная туча пепельно-зеленых волос, оливковая кожа, соболиные брови, высокоскулое лицо, белоснежные зубы, открывшиеся в улыбке, пышные губы, короткий носик. И два огромных, как озера, зеленых глаза.

Кавалер Горацио конт Флери утоп.