По собственному желанию

И вот уже три года они крупно вздорили друг с другом, Патриарх и его тело. И все чаще оно выходило победителем в этом бесконечном споре, заставляя Патриарха прерывать заседания, отменять назначенные встречи, уезжать с работы раньше положенного.

Патриарх знал, что телу уже недолго осталось служить ему, и по-прежнему не щадил его, но оно без труда заставляло его считаться с собой.

Сейчас оно, умиротворенное, полулежало в кресле и почти не напоминало о себе.

Патриарх обдумывал один из пунктов своей программы прощания с жизнью.

Жизнью его, как и для многих других, была прежде всего работа.

Патриарх был тринадцатым ребенком в семье сельского попика, изгнанного за пьянство из самого нищего прихода Уфимской губернии. Из тринадцати до взрослой жизни добрались шестеро, а теперь уже никого, кроме него, не осталось.

Работа его началась с тех пор, как он помнил себя. А может быть, еще раньше?

Память сохранила: мальчишка в рваной рубашонке, без штанов, с хворостиной в руке шмыгает носом. Пасет гусей. Работа не из легких — гуси злы, обидчивы, омерзительно шипят по-змеиному и, не желая идти в загон, больно, до синяков, долбят по ногам каменно твердыми клювами.

Если бы тогда существовали трудовые книжки, первая запись в графе — сведения о приеме на работу, перемещениях по работе и увольнении (с указанием причин) — звучала бы так: гусепас.

От гусепаса до заместителя министра шестьдесят три года непрерывного трудового стажа. Вместо гусей десятки заводов, институтов, конструкторских бюро.

И потому программа прощания с жизнью у Патриарха была обширная, и он знал, что как бы ни торопился исполнить ее, все равно что-то останется несделанным. Значит, надо делать самое важное.

Сибирский центр автоматизации и был одним из важнейших пунктов программы.

Сейчас он уже не мог бы сказать, как и когда зародилась эта идея, кто первым сказал «а». Да это и неважно. Существенно другое — на его долю пришлись почти все остальные буквы алфавита. В самый раз ставить точку — назначить генерального директора объединения.

Собственно, генеральный директор там уже был — целых четыре года. Сергей Васильевич Агуреев, пятьдесят девять лет, мужчина энергичный и пробивной. Правда, числился он «и. о.», но об этом, похоже, многие в министерстве уже забыли. А вот сам Агуреев, хорошо зная Патриарха, наверняка отлично помнил об этом и жаждал избавиться от такой маленькой, но все же чуть-чуть унизительной приставки. Ежемесячно бывая в Москве, он непременно заявлялся к Патриарху, участливо справлялся о здоровье, бодро докладывал, Значительно поглядывая в глаза: «К финишу идем, Николай Аристархович, к финишу! Завод уже работает, делаем кое-что, экспериментируем помаленьку. Хороший получится комбайн — и швец, и жнец, и на дуде игрец!»

Ждет Агуреев приказа о назначении его полноправным генеральным.

Не дождется. Не по зубам Агурееву такой кусище. Энергичен, деятелен — да, но тут другое нужно. Широта мысли, талант исследователя, научный авторитет, а главное — умение заглянуть на годы вперед, безошибочная интуиция, опирающаяся на глубочайшие знания не только — и не столько — отечественной кибернетики, сколько зарубежной. Ведь задача перед центром — не догнать, нет, об этом еще рано говорить, но хотя бы вплотную приблизиться к Западу, взять все самое ценное из их багажа, внедрить у себя. Агуреев в роли провидца? Нет, конечно. Тут нужен такой, как Русаков. А таких, как он, всего один — сам Русаков.

«Преувеличиваете, Николай Аристархович», — слышал он скептические, раздраженные голоса. Пока еще не сказанные, слова эти наверняка вертятся на языке у тех немногих, кто знает о его замысле. Вероятно, и у «самого» тоже, но возражать он не стал. Этика, черт возьми. Сибирский центр — детище Патриарха, ему и назначать генерального. Возражать-то «сам» не стал, но сомнение выразил: не слишком ли молод Русаков для такого поста?

— Тебе больше было, когда начальником главка стал? — отпарировал Патриарх.

«Сам» улыбнулся.

— Время было другое.

— Хе! — осклабился Патриарх. — Любим мы свои времена приукрашивать. И трудности были наитруднейшие, и морозы морозейшие, и люди людейшие…

— Да ладно, — примирительно сказал «сам», — тебе лучше знать, кого ставить.

Все же, видно, и он считает, что Русаков любимчик Патриарха.

Любимчик?

Ну что ж, может быть, он чуть-чуть и пристрастен к Русакову. Он тоже человек, а не машина. Кто-то нравится ему больше, кто-то меньше.

Русаков — больше. Ну и что?

«Русаков слишком молод, и опыта маловато. Одно дело — руководить отделом, другое — таким «комбайном», — заранее слышал он.

Тридцать пять не такая уж глубокая молодость, милейшие. А опыт дело наживное. Нет, быть Русакову генеральным…

Знакомство их состоялось лет десять — двенадцать назад (годы, их очередность давно уже путались в памяти Патриарха). Его помощник, докладывая об очередной порции бумаг, в конце чуть замялся.