По степи шагал верблюд

Женщина послушно стянула платье, легла, осторожно положила руку ему на гладкий живот. «Эх, двенадцать лет! Может, и стоило бы», – подумал Идрис, отдавая накопившуюся похоть покорной и нежной подруге.

* * *

Лебяжье – большое село в десяти верстах от восточного побережья Балхаша – служило красноармейцам стратегическим центром. Там они держали арсенал среди беззаботно раскинувшихся огородов, разместили штаб на широкой утоптанной центральной улице, чистили оружие и проводили горластые митинги под мирное мычание и блеяние из крепких скотников. Басмачи сюда соваться боялись, и жители давно забросили в подвалы заржавевшие ружья.

Айсулу со снохами не нашлось места в тюрьме, как называли старый дом сельского старосты с просторным сухим подполом, где в прежние сытные времена хранили сыр, а нынче держали врагов новой власти. Условия, конечно, не ахти, поэтому число контрреволюционеров убывало по естественным причинам.

Аксакал сразу слег, раскашлялся, и его перевели в отдельную комнату наверху, а трое сыновей продолжали бороться с духотой в подземелье. Снох с детьми вроде бы отпустили, однако возвращаться домой не позволили, выделили полуразрушенную землянку с сырыми, сочившимися нездоровой влагой стенами. Жилье требовало починки, и скорее, пока не ударили осенние холода. Бабьё с малышами пряталось в темени, а Айсулу с племянниками постарше ночевала на сеновале во дворе.

Допрашивать контру поручили самому старшему – сорокалетнему Давиду, инженеру по образованию. Он пришел в революцию после трудных метаний, даже борьбы (в том числе с собственной семьей и совестью), наплевав на карьеру, на свежую сдобу по утрам и обеды из куропаток с артишоками. Жена Давида не пожелала оставаться в красной России и эмигрировала, забрав детей. А он поверил большевикам, решил строить новый мир, который полюбил, толком не распробовав.

Начальник так называемого штаба Армен Рафикович в допросах сочувствующих большого проку не видел, ни единому их слову не верил и ни на какую помощь не надеялся. Те и в самом деле проявляли несознательность и полное отсутствие классовой морали. Отсталые, неорганизованные, малограмотные чабаны несли дикую чушь, путали даты и события, называли комиссаров царскими воеводами, а бандитов – барымтачами, то есть конокрадами. В их понимании основа противостояния новой и старой власти заключалась в сохранности табунов: кто идет на барымту[83], тот и враг. Однако расстреливать за дремучесть без суда и следствия – это чересчур жестоко, отпускать на волю – непозволительно мягко, вот и копились несчастные в подполе до поры до времени в надежде, что сверху спустят какую‐нибудь заманчивую директиву.

– Армен, мы заключенных солить или коптить будем? – скептически ухмылялся Давид, раскуривая самокрутку перед ужином.

– В смысле?

– В смысле места им нет.

– Оборудуйтэ амбар, прыставтэ караул.

– Да что толку‐то? Мы и амбар забьем людьем.

– А что ты прэдлагаешь? Всэх в Сэмыпалатынск отправыт? Нас нэ похвалат.

– Отпускать дешевле, чем кормить, – схохмил Евгений. – Они ничего не знают, никак не помогают, только злостно потребляют продовольствие. Так и будем околачиваться по степи. Дешт-и-Кипчак бескрайний и безразмерный. Здесь можно вечность прятаться.

– Надо просто вычислить басмачей, их график и траекторию, – не согласился с ним Давид, – у всего должна быть закономерность.

– Вряд ли басмачам известен ваш математический подход, Давид Борисыч.

– Он известен миропорядку, остальное неважно. – Давид довольно рассмеялся в пышные усы.

– Боюсь, что господа басмачи не собираются прибивать щит на кошмах[84] сего Царьграда. – Евгений сорвал стебелек и принялся отгонять неуступчивых мух. – И эти добрые пейзане о том осведомлены, потому и молчат.

– Само собой, мы их не истребляем, да, а просто отпугиваем. – К ним подошел Айбол в одних штанах, зябко ежась и почесывая голый торс: он ходил купаться на озеро. – Вот я вчера болтал кое с кем, да, помогал. Мне рассказали, что в каком‐то ауле басмачи угнали быков, а потом посмеялись, да, и приказали попросить у советской власти новых, мол, у красных все общее, значит, и ваше, да, пусть они вам и дадут.

– Собаки, обнаглели совсем. – Из-за соседского тына высунулся Иван, кинул товарищам по яблоку, перелез на свою сторону, засовывая оставшиеся падалки в безразмерные карманы галифе.

– А как тут не обнаглеть, да? Их же выжили с родных джайляу, у них своего ничего не осталось. А жить как‐то надо, да? Неужели ты думаешь, что они просто лягут и умрут?

– Нет, конечно, братцы, они с собой еще сколько народу в могилу утянут.

– И че? Годами бродить будем, да? – Вопрос Айбола повис в сгущающихся сумерках.

Назавтра Жока с полувзводом отправился патрулировать прибрежные аулы в надежде поймать за хвост бандитскую змею. Они вели задушевные разговоры с чабанами, обещали в самом скором времени равенство и братство, кидались сломя голову в погоню, если кто‐нибудь сообщал, что видел неприятеля за тем или иным кустом. Но вся эта карусель больше напоминала бренчание ложкой в пустом котле – мясом и не пахло.