По степи шагал верблюд

– Я не могу долго здесь… уже второй день прячусь по углам, хочу рассказать тебе… все это. Могут хватиться. – Она начала заматываться в платок.

– Постой, Айсулу, почему именно мне? – Вопрос повис в тростниковых зарослях.

Сети остались непроверенными – то ли с рыбой, то ли с потерянными чунями и сорной травой. Жока побежал прямиком в штаб, растолкал сонного Армена, свистнул Давиду, так и сидевшему на завалинке с давно написанным письмом под локтем. Они долго недоверчиво качали головами: Айсулу – дочь и сестра контры – недостоверный рассказчик.

– Но рысковать нэлза, уходыт нэлзя, – рассуждал Армен Рафикович.

– Уходить нельзя, не исполнять команды нельзя, распространяться про то, что рассказала кроткая пастушка, тоже нельзя. Безвыходная получается канитель, – подытоживал Евгений.

– Если поверим соплюшке и обосремся перед начальством, будет ой-ой-ой, – предупредил Ванятко.

– Если обосремся перед сельчанами, будет еще хуже, – не согласился с ним Давид.

Постановили ни вашим ни нашим: Армен громко уйдет с большей частью бойцов, часть из которых подзадержится в пути и вернется через пару ночей. Шуметь станут с избытком, пусть басмачи думают, что отряд с песнями и знаменами двигается к Черняеву. Жока, Ванятко, Давид и треть всего личного состава останутся втихаря в Лебяжьем. Открыто будут патрулировать всего шестеро, остальные по возможности затаятся на сеновалах.

– Постараемся пустить пыль в глаза. – Давид потирал руки.

– Нэ думаю, што обманэм. – Армен не разделял его оптимизма.

– А мы вот как поступим. – Ванятко взял инициативу в свои руки. – Отправим всех заключенных в Семей. Так нам скорее поверят. А сами набьемся в бывшую тюрьму, там пересидим.

– А сколько сидеть‐то будем? – Евгений задал опасный вопрос. Все понимали, что ожидание требует временных границ, но надеялись, что до этого дело не дойдет, что басмачи объявятся и вся операция будет оправдана.

– Двэ нэдели.

– Месяц, – одновременно с Арменом выкрикнул Давид.

– Прошу предоставить месяц на данную суматоху, – поддержал его Жока, – через месяц кто как, а лично я ожидаю осень – все планы заморозятся до весны. Да и господам бандитам не маслом намазано в степи зимовать. Если не нападут, тогда займемся новой тактикой – для зимнего периода.

– Ладно, мэсац.

Через день, точь‐в-точь как обещали, красноармейцы выкатили многочисленные телеги, взгромоздились на лошадей и недружно запели. Во главе колонны встал Давид, чуть отстав, ехал Армен. Сельская детвора, как положено, побежала вдоль колонны с улюлюканьем, посвистом, мамкиными пирогами на дорожку и просьбами дяденькам-солдатушкам прихватить с собой, потому что «я вам страшно пригожуся». Пыль клубилась по улицам Лебяжьего, не позволяя сосчитать, сколько людей вышло в дорогу, а это и на руку.

Жока громко, на всю улицу, крикнул вдогонку, мол, не переживайте, что нас мало, мы ребятки с огоньком. Потом устроил прилюдную перекличку на шестерых, чтобы все любопытные уши услышали. Он зашел в опустевший двор, где совсем недавно толклись подводы и бряцали ружья, хозяйственно прикрыл створку ворот конюшни.

– Здеся мы, по темноте уйдем за село, там заляжем до утра, – прошептали нагретые бревна.

В это же время Ванятко, громко матерясь, запирал на замок старостин дом со злополучным подполом. Запирал-запирал, да все равно не запер, отошел, потому что крепкая сосновая дверь ему тихо сказала:

– Иди уже, довольно пошумел. Мы по темноте выберемся, заляжем под берегом, если что, дадим знать. Бывай до утра.

На следующую ночь приползло подкрепление во главе с Арменом Рафиковичем – те, кого развернул Давид. Они бросили коней на берегу, пришли босые, в степных чапанах. Жока с Ваняткой сперва и не признали их, когда заглянули в баню на шумок, а там собрание дервишей.

– Короткая у тэбя памят, – посмеялся, переоблачаясь, Армен.

Так и пошло: с утра до вечера шесть бойцов мотались у всех на виду, решали бытовые междоусобицы, делили зерно и кур, а с трех сторон в стогах лежали постовые, да еще на крайних сеновалах. Вечером менялись, и снова.

– А вдруг они не придут, вдруг начнут грабить маленькие зимовки? – Ванятко начал беспокоиться на третий день.

– Зачем им маленькие? – удивился Айбол. – От них славы немного. Им же слух нужен, да, чтобы заявить, что они сила.

– Да, – согласился Армен.

Жока подумал, что ценой такого заявления станут десятки жизней и сотни покалеченных судеб. Эта игра переставала его занимать.