По степи шагал верблюд

– Чем побаловать? – удивился он.

– Да так… не обращай внимания. – Она остановилась и уставилась ему в лицо печальным взглядом, который открывал больше, чем слова.

– Ух ты… – Он споткнулся в темноте, едва не упал, как будто собирался наступить на что‐то хрупкое, ценное, да вовремя успел отдернуть ногу. – Тогда вот что…

Айсулу стояла и глядела в темный провал его лица. Что она могла распознать в непроглядной гуще осенней ночи, замешанной на колдовстве и предчувствиях?

Жока хотел представить лицо Полины Глебовны и не смог, она все время отворачивалась. Он хотел заглянуть ей в глаза и попросить прощения. Да, он предатель, наглый, вероломный лжец. Он не смог выполнить обещания и тяжело ранил ее. Но не погубил. А теперь перед ним снова выбор: если будет тянуть, пробуя разобраться в юношеских мечтах, то и вторую тоже ранит, а может, и погубит. Так дальше нельзя. Если Айсулу – ошибка, то пусть она станет наказанием за его предательство, искуплением. Он глубоко вздохнул, выпрямился, расправил плечи, как будто собирался на поединок:

– Выходи за меня замуж. Я поговорю с Идрисом, мы все поговорим: долг пусть с мужчин требует, а не с девчонок. Я буду о тебе заботиться как положено, а семью красного командира не бросят умирать с голоду.

Глава 13

– К выносу красного знамени Великой Октябрьской революции прошу всех встать, товарищи! – Зычный голос комиссара Габидена разрезал плотную, взопревшую от долгого ожидания полутьму старого купеческого лабаза, превращенного по мановению большевистского нагана в клуб политпросвета.

Заелозили отодвигаемые лавки, зашаркали истертые подошвы. Барабанщик поскреб палочками по тугой коже, натянутой на деревянный цилиндр, – трофей, пережиток буржуазного прошлого. Извлеченные звуки мало походили на гимн или марш, да и вообще мало общего имели с музыкой, но придавали праздничный антураж мероприятию. За столом, покрытым куском красного ситца, разместились трое в кожанках: Габиден, его правая рука Алсуфьев и Тамара Борисовна, представитель швейной фабрики. Перед ними сидело три десятка замученных небритых мужчин, среди которых полыхали алыми маками с пяток косынок. Женщины с трудом шли в революцию, не могли оторваться от стряпни, следовало над этим работать.

– Десятилетие Великой Октябрьской революции Павлодарский уезд отметил… – Тут Габиден замялся, приблизил помятый листок к близоруким глазам, порылся в кривых каракулях и махнул рукой. – Как положено, в общем, так и отметил. Вам Викентий Федорыч об этом расскажет.

Очкастый Алсуфьев с тремя подбородками гармошкой оказался не в пример красноречивее. Он поведал и о строительстве железнодорожной станции, и о пуске первого паровоза Славгород – Кулунда – Павлодар, и об электростанции, и об успехах советского театра имени Карла Маркса. Особое внимание уделил борьбе с религиозными пережитками прошлого, укорил местное население, которое, не таясь, посещало мечеть, построенную татарином Рамазановым. Будучи выпускником церковно-приходской школы, он долго думал, стоит ли приплетать православных, кто продолжал по привычке наведываться в храм, но не осмелился, язык не повернулся, сам собой прилип к гортани.

Слушатели радовались происходящему, аплодировали, кое‐кто выступал с места, добавляя радостных новостей в общую копилку большевистского успеха. Когда все разошлись, Габиден подозвал Евгения:

– Товарищ Смирнов, почему у тебя рожа нерусская?

– У меня отец – китаец.

– А фамилия почему русская?

– Мать русская, это ее редкая фамилия.

– Ясно. Ты у нас новенький, но мы тебе доверяем: из центра абы кого не пришлют. Будешь ревностно охранять завоевания революции от поползновений притаившейся контры. Задача понятна?

– Так точно. – Ответ вылетел сам собой, хотя Жока не имел представления, как выискивать контру и, главное, как убедиться, что это именно она.

Габиден, к счастью, не стал вдаваться в подробности и продолжил, предварительно потерев грудь под скрипучей кожанкой:

– Мы получили донесение, что в порту промышляют купеческие прихвостни, из бывших. Один у самого Дерова служил, второй – его м-м-м… жезде[86]. Они готовят саботаж. Возьми папку у Фарида и иди разоблачай.

– Слушаюсь! – Евгений по‐военному развернулся, припечатал шаг и вышел из душного лабаза.

Его начальник, татарин Фарид – герой революции, который бился за Петропавловск в 1919‐м в армии самого Тухачевского, – не отличался разговорчивостью. Он просто бросил на стол тоненькую папочку и показал глазами на дверь. Точнее, на грубую холстину, ее заменявшую.

Отделение уездного НКВД размещалось в старом купеческом доме рядом с недостроенным Владимирским храмом. Из окон простреливалась пышная набережная, где в прежние времена гуляла чистая публика в кринолинах и с тросточками, любуясь иртышскими зорями. В те времена, конечно, в доме наличествовали двери, но со временем где‐то порастерялись, как и нарядные гортензии в палисаднике.