По страницам "Войны и мира"

в кратком варианте. Он любил Наташу и был счастлив ее любовью, и хотел жить. Так продолжалось

почти месяц, но в его состоянии произошел перелом, и княжна Марья застала его совсем не таким,

каким ждала увидеть.

«— Здравствуй, Мари, как это ты добралась? — сказал он голосом таким же ровным и

чуждым, каким был его взгляд».

«— Да, вот как странно судьба свела нас! — сказал он, прерывая молчание и указывая на Ната-

шу. — Она все ходит за мной».

«— А ты встретилась с графом Николаем, Мари? — сказал вдруг князь Андрей, видимо же-

лая сделать им приятнее. — Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась...»

Он не понимает, какие чудовищно бестактные вещи говорит о Наташе, о сестре. Раньше пони-

мал, а теперь не понимает, потому что он уже не с живыми.

Вот что мы узнаем от Толстого: когда умирает старый человек, он может смягчиться, прощаясь

с жизнью, которую прожил до конца.

Князь Андрей умер, не дожив до тридцати пяти лет. Он хотел жить, хотел любить Наташу,

быть счастливым. Когда он понял, что умирает, единственное, что ему осталось: отрешиться от жизни

живых людей, перестать понимать ее. Та восторженная любовь к людям, которую он понял после ране-

ния, сменилась равнодушием к ним: всех любить... зна чило никого не любить, значило не

жить этою земною жизнью».

Если бы князь Андрей, умирая, заботился о тех, кого он оставлял жить, это была бы приукра-

шенная правда. Толстой нашел правду истинную: теперь князь Андрей «с большим усилием над со-

бой» может понять, что княжне Марье жалко Николушку, который останется круглым сиротой.

Его ровный и чуждый голос поразил княжну Марью больше, чем «ежели бы он завизжал

отчаянным криком», потому что в этом голосе была правда: он отказался от жизни, перестал хотеть

жить. Так кончилась его любовь к Наташе, и к сыну, и ко всем людям. Так кончилась его жизнь.

4. ВОЗРОЖДЕНИЕ

Вернувшись из плена, Пьер тоже испытал это непонимание радостей и горестей других людей.

«В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь

Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в

доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул

97

о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда толь-

ко странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий».

Но для Пьера это странное чувство стало шагом на пути к возрождению, к той новой жиз-

ни, которая через двенадцать лет приведет его на Сенатскую площадь.

Почему он стал в плену другим человеком? Можно предположить, что страдание очистило его

душу, но мы ведь знаем, что душа его и раньше была чиста, и раньше он стремил ся к добру н прав-

де. Чем обогатил его плен?

Первые дни под арестом были мучительны для Пьера не столько физически, сколько духовно.

Он чувствовал себя чужим среди арестованных: «все они, узнав в Пьере барина, чуждались его». Ни-

когда еще он не был так несвободен: не потому, что был заперт на гауптвахте, а потому, что не мог

понять происходящего и «чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но

правильно действующей машины».

Сначала его допрашивала целая комиссия, и он понимал, что «единственная цель этого со-

брания состояла в том, чтоб обвинить его». Потом он предстал перед маршалом Даву, который «для

Пьера был не просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью чело-

век».

Толстой не изображает Пьера гордым героем: он говорил с маршалом Даву «не обиженным, но

умоляющим голосом», назвал ему свое имя, хотя скрывал его до сих пор, и, вспомнив Рамбаля, «на-

звал его полк и фамилию», в надежде, что у Рамбаля справятся о нем. Но все это не могло помочь

ему. «Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на

друга, и этот взгляд спас Пьера... Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное

количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья». Может быть, Даву уви-

дел в глазах Пьера не только страх, но и ту силу личности, которую создала незаметная со стороны ду-

шевная работа?

После казни поджигателей Пьер был присоединен к военнопленным и провел четыре недели в

солдатском бараке, хотя французы предлагали перевести его в офицерский. Он «испытал почти

крайние пределы лишений, которые может переносить человек»; но именно в этот месяц он понял

что-то очень важное, самое важное для себя — для духовной жизни его этот месяц был счастли-

вым. После расстрела Пьер впервые с огромной силой почувствовал, что разрушилась его вера в

благоустройство мира. «Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, — сомнения эти име-

ли источником собственную вину... Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того,

что мир завалился в его глазах...»

Когда-то, вступая в масоны, Пьер хотел только усовершенствовать себя; ему казалось: достаточ-

но каждому человеку стать лучше, и все в мире пойдет правильно. Здесь, в плену, он понял, что нуж-