ное. Ведь то, что чувствовал Николай: «существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее,
чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам», — это же чувство вла -
дело Пьером, когда он понял, что любит Наташу, и Леви ным в его любви к Кити; это чувство
необходимо любви, хотя иногда оно бывает обманчиво.
Но ведь жалко Соню. За что судьба обделила ее? Будь она не сиротой, а богатой невестой,
все могло обернуться иначе. Для Николая оказалось благом то, что Соня — бесприданница, а княжна
Марья богата. Но для Сони...
Есть что-то очень горькое в тех страницах, где рассказано, как Соня решилась освободить
Николая от его слова. Так понятен ее скрытый бунт против старой графини, которая сначала измучи-
ла Соню намеками и оскорблениями, а потом со слезами молила ее пожертвовать собой и отпла-
тить «за все, что было для нее сделано...»
Старая графиня — прежде всего мать, и мы уже видели, что слепая страсть материнства мо-
жет толкнуть ее на поступок, по меньшей мере, неблагородный. Но когда она отказалась дать под-
воды раненым, Наташа в своем бурном порыве пристыдила мать. Почему же теперь Наташа мол-
чит? Ведь сожгла же она себе руку линейкой, чтобы доказать любовь к Соне, — оказывается, со-
вершить этот смелый детский поступок было куда легче, чем изо дня в день спорить с матерью из-
за Сони.
Наташе не до того. Возле нее раненый, умирающий князь Андрей — может ли она во всю
силу души думать о Соне? Да и любит она свою мать, как вступить с ней в долгий, непрерывный
конфликт? Нельзя осудить Наташу, но Соне от этого не легче — старая графиня в своем страстном
материнстве поступает неблагородно, и некому удержать ее.
Хотелось бы думать, что любовь всегда — высокое, очищающее чувство. Но это не так: любовь
бывает и нечистой, и бесчестной. Достаточно вспомнить Пьера, с его темной страстью к Элен, или
низкое, зверское чувство Анатоля к Наташе, да и стыдную влюбленность, толкнувшую Наташу к
Анатолю.
Но материнская любовь — самое чистое, самое бескорыстное из всех чувств! И она может
обернуться низостью, если не контролировать ее разумом, если в этом высшем из проявлений чело-
вечности отказаться от сомнений, позволить себе в с е и не упрекать себя.
РОСТОВЫ вырастили Соню, как своих детей. Когда они взяли ее в свой дом, то, во-первых, не
задумывались, что будет, когда она вырастет, а во-вторых, тогда они были богаты. Еще в 1806 году
старую графиню не пугала нежная дружба сына с бесприданницей Соней. Но чем ближе семья была к
разорению, тем дальше старая графиня уходила от племянницы: ее страстного материнского чувства
хватало только на своих, родных — и это б е з н р а в с т в е н н о .
Можно ли было брать девочку в дом, чтобы потом попрекнуть ее этим? Есть поступки, кото-
рые нельзя оправдать ничем, — таково поведение старой графини с племянницей, и Соня в глубине
души понимает это. «Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони». Но все ее жертвы
подсознательно имели одну цель — стать достойней, лучше, выше в глазах Николая. Теперь она
должна была «отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни». И
в Сониной душе созрел бунт — она «решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом сви-
дании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним». Ее новое чувство к Николаю —
«страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии» — осталось ему неиз-
вестным. Он-то знал тихую, преданную и пресную любовь Сони, от этой любви он отказался. Может
быть, если бы они встретились... Может быть, если бы князь Андрей остался жив...
Соня понадеялась на эти «если бы». Она не очень искренне написала свое письмо с возвращени-
ем данного слова, но кто осмелится упрекнуть ее за эту неискренность, продиктованную любовью?
У Толстого нет счастливых разрешений всех невзгод. Его герои далеко не всегда получают за-
служенное счастье, их жизнь сложна. Мы до сих пор плачем и смеемся над страницами его книг,
потому что все в них — как на самом деле: горе и радость, мир и война, любовь и смерть.
«Если сколько голов, столько умов, то сколько сердец, столько и родов любви», — сказала
Анна Каренина, когда полюбила Вронского. Эта мысль кажется естественной, простой, пока не вду-
маешься в нее. На самом же деле каждый из нас, полюбив, убежден, что испытывает то единствен-
94
ное чувство, которое называется любовью, а оно не единственное, оно у каждого свое; и один человек
может любить по-разному в разные свои годы. Княжна Марья и Соня любят Николая не одинаково,
и князь Андрей любит Наташу не так, как Пьер, и не так, как он любил свою жену. И Наташа любит
Андрея своей, ни на чью не похожей и неповторимой любовью.
Начало работы над новой книгой — трудный шаг в жизни каждого писателя. Не так-то про-
сто решиться, взять на себя смелость, самому себе сказать: я напишу роман и отдам ему два, три
года своей жизни. Никогда нет уверенности, что книга удастся, и особенно мучительны первые дни,