По строкам лавандовых книг. Часть 2

– Девочка менее пятидесяти килограммов, лезет в ряды солдат, а потом, находясь на грани жизни и смерти заявляет, что без мальчишки и шагу не ступит, требуя аудиенции с заключенным. По-моему, тут как белый день очевиден мотив… Ну или как то, что клубничный джем сегодня уже никому не достанется.

Глаза присутствующих за столом плавно от Каликса перекидываются на меня. Чувствую, как оголяется последний уголок моей души на растерзание посторонним людям. Я готова сейчас даже голой пройтись по всему Форду, только бы заставить всех забыть слова майора. До того как мне пришлось услышать, как выглядит моё поведение со стороны, я отказывалась признавать, что от части майор прав. Допустить публичное признание его правоты было бы худшим, что могло произойти. Среди целого роя оправданий и опровержений наглого утверждения, пытаюсь выхватить самый правдоподобный, ослабить удавку вопросительных взглядов, но не могу и рот открыть от захлебывающих эмоций. Минуты идут, я ляпаю первое, что удалось сформулировать в предложение:

– Командир Плант – редкий, заносчивый мерзавец. Он унижал меня, тыкал носом в моё место в социальной цепочке, все годы пренеприятнейшего соседства. Ты и представить себе не можешь, какое удовольствие мне доставило удостовериться, что его ненаглядный сыночек, его гордость и светлое будущее уважаемого военного клана Плантов, предал родину и своего высокомерного папашу.

В каждое слово я вкладываю свою злость на несправедливость жизни и ненависть к Каликсу. От ярости у меня даже вена на лбу вздулась. Чувствую, как бешено бьется сердце, а удивление на лице майора говорит о том, насколько я была убедительна. Спазм по телу уходит на второй план. Мне удалось скрыть чувства и оставить хоть маленькую крошечку души только своей. Делаю несколько глубоких вздохов, большой глоток апельсинового сока и поднимаю глаза: передо мной Прим. Откинувшись на стуле, он сидит, расслабленно опустив руки на колени и смотрит мне в глаза. Из-за огромных зрачков различить цвета его глаз невозможно, они кажутся карими, а взгляд пустым. Он смотрит сквозь меня, не моргая, бережет накатившиеся слезинки. Что же я наделала…

– Прим… ― шепчу, покачивая в знак отрицания головой.

Вот он! Вот, тот самый момент, когда соседский мальчик должен включить свою суперспособность и прочитать мои мысли, как раньше, когда мы без слов понимали друг друга. Мы нередко разыгрывали друзей даже не сговариваясь перед этим, просто уловив в нужный момент мысли другого, а бывало он, находясь за стеной точно знал, что именно сейчас меня замучают лавандовые кошмары и приходил утешить ещё до начала изматывающих душу ужасов.

Ну же! Пожалуйста… Ты просто обязан, прямо сейчас посмотреть мне в глаза и увидеть, как подло я вру! Ты должен прочитать в моих мыслях и глазах, что каждое из этих гадких слов, лишь ширма, прикрытие настоящих чувств от чужих глаз.

– Какая же ты… ― скривившись от отвращения, протягивает Прим, ― редкая стерва.

Он бросает салфетку с колен в тарелку и демонстративно уходит из-за стола, а я остаюсь бороться с чувством отвращения к самой себе.

– Что? Чего уставились?! ― кричу на оставшихся за столом. ― Вот вам правда! Бери… ― Поднимаю промокшую бумагу со стола и практически в лицо бросаю её Руд. – Пиши свою правду! Будем рассказывать людям, и давать им выбор! Или подлая стерва не входит в вашу «правду»?!

Не дожидаясь ответной реакции на моё недопустимое и незаслуженное по отношению к Руд поведение, ухожу, хлопая дверью к себе в комнату. Закрываюсь в душе. Горячая струя воды обжигает лицо и тело. Отличное чувство, оно помогает не чувствовать, как слёзы льются беспрерывным потоком, а шум бьющейся о кафель воды приглушает всхлипы и истерику. Я просто рыдаю. Завываю, как волк на полнолуние в надежде, что если дам волю чувствам, боль в душе угаснет, а горячая вода смоет стыд, за то, каким монстром я стала. Не могу избавиться от его пустых глаз… Они преследуют меня.

Несмотря на то, что Руд стала моей грушей для битья, спустя несколько часов, она пришла вытаскивать меня из-под воды. Кожа, особенно на пальцах, распарилась так, что съежилась и побелела, будто сварилась. Тело затекло, из-за чего очень сложно разогнуться. При виде эфора мне ещё хуже, я взвываю в истерике пуще прежнего. Невыносимо стыдно за то, как я мастерски плюю в душу людям, которые заботятся обо мне.

– Прости меня… Прости…

Повторяю, эти слова после каждого всхлипа, пока легкие рефлекторно хватают рывками воздух, а отекшая от слез и горячей воды глотка расклеивает на доли секунды гланды, впуская каплю кислорода, не давая мне утонуть в собственных слезах. Я дрожу, слова больше похожи на заикание, но я очень стараюсь объяснить как сожалею.

– Всё хорошо, голубка. Всё хорошо… Мы поговорим об этом позже, ― отвечает Руд.