По строкам лавандовых книг. Часть 2

Вытягиваю руки впереди себя: вокруг ничего нет. Осторожно делаю шаг вперед и ещё один, и ещё один в бок – по-прежнему ничего. Мелкими шагами двигаюсь вперед. Наконец, мои пальцы находят холодное стекло. Я скольжу по стеклянной поверхности, пытаюсь найти край, но это похоже на окно или огромное зеркало. За стеклом вспыхивает яркий белый свет, он ослепляет. Крепко зажмуриваю глаза, чтобы избавиться от жжения. Давлю пальцами на лицо, часто моргаю. Нужно привыкнуть и рассмотреть что-нибудь кроме белой пелены. Мои глаза адаптировались к свету, теперь я вижу комнату за стеклом, она выложена белым кафелем по всему периметру. Отражаясь от стен холодный свет заливает пространство. Пол покатый, посередине встроена ливневка, точно как в морге, а над ней без сознания привязан к стулу Прим.

Моё сердце колотится так сильно, что кажется заполнило всё место в грудной клетке. От громкого стука закладывает уши. В потолке отъезжает плита, выпуская поток воды, он падает на голову Примуса. В моей комнате установлен микрофон, который усиливает звук, как минимум в два раза: я слышу крик Прим. Бью руками со всей силы по стеклу, зову его по имени, но он не слышит.

Двое стражников заходят в камеру пыток, у одного из них в руках пакет, у другого – резиновая бита. Спазм тошноты подкатывает к горлу. Меня скручивает пополам, я падаю на колени, но мой желудок успел переварить утреннюю булочку, так что наружу выходит только горький, обжигающий горло желчь вперемешку с чаем. Крик удушья парня приглушенный, но в то же время громкий, он доносится из микрофона. Я не поднимаюсь к окну, наоборот, зажимаю уши и глаза, упираюсь лицом в юбку и колени, только бы ничего не слышать и не видеть. Моя фантазия рисует картину: Примусу на голову надевают мешок, его душат и бьют, а когда он теряет сознание от нехватки кислорода, снова обливают водой, чтобы продолжить пытки. Это невыносимо.

Рвотные спазмы выворачивают все внутренности наизнанку. Слёзы катятся ручьем, превращая общее состояние в истерику. Не могу остановиться. Не знаю сколько времени всё это продолжается, но мне кажется, что целую вечность. Вдруг, звук пыток из соседней комнаты замолкает. Я заставляю себя подняться с пола, ползу к стеклу, цепляюсь мокрыми от слез пальцами за гладкую поверхность. Всё закончилось. Прим избит, но лицо не тронуто. Лежа на полу он корчится от боли. Микрофон, что сводил меня с ума выключен, я не слышу ни единого звука.

– Прим! – кричу во всё горло. ― Прим! Ты слышишь меня?

Опираясь на локти Прим пытается встать, но ничего не выходит. Вижу, как он крутит головой, реагируя на мой голос. Он меня слышит! Микрофон теперь работает в обратном порядке. Я плачу взахлеб и колочу руками по стеклу.

– Прим, прости… Прости меня, ― не могу выговорить толком и слово. ― Я здесь, Прим. Я рядом. Всё будет хорошо, обещаю… Всё хорошо. Я с тобой…

Свернувшись клубочком, Прим поднимает правую руку, сомкнув указательный и большой палец в круг – он показывает знак «хорошо».

Глава 12

Как только мы утихли в камерах пыток, нас вернули обратно в Форд. Руд и Бри здесь нет, только с десяток стражников. Теперь они не только за пределами нашего этажа, но и буквально возле каждой двери. Мы закрылись в моей комнате. Я с трудом смогла помочь Прим раздеться, чтобы смыть следы пыток. Внутренние ушибы очень болезненны, они сковывают всё тело. Грудная клетка и ребра темно-фиолетового цвета выглядят как сплошная гематома.

Я уложила его в постель несколько часов назад, но сама не смогла сомкнуть глаз и на минуту. Всё время трогаю его и жду: не поднимется ли температура, как реакция на внутренне кровотечение? Времени прошло немало, кажется всё обошлось. Отлично натренированные псы! Удары так профессионально наносились, что органы остались целые.

Ожидание худшего сводит меня с ума. Я всё время представляю, что же буду делать, если начнется жар, ведь у меня нет ни единого лекарства здесь, Прим просто умрет на моих глазах. Помню, как в госпиталь после проваленных заданий привозили солдат. Некоторые пробыли в лесу какое-то время, кто-то с разрывами селезенки, другие с переломами ребер, а были и те, кому раздробленные кости осколками задели мягкую ткань – жуткая смерть. Удостоверившись, что он крепко спит и никакого жара нет, лежать рядом, рассматривая его длинные ресницы, стало приятней.

По приезду обратно в Форд, когда нас в прямом смысле слова швырнули обратно на тридцать восьмой, нас ждал Каликс. Он дал мне понять, что это одно из целого ряда возможных наказаний, которые нас ждут, если наши убеждения не изменятся. «Ореон превыше всего», «Ореон дает право выбора и уважает выбор своих граждан» – вот такие рекламные лозунги завершили наш неприятный разговор с майором. Я сказала, что усвоила урок, и видит Бог не соврала. Тщетно было надеяться, что период пирогов, серебряных приборов и нянек затянется надолго. Кажется, я стала забывать истинные причины, как и для чего мы здесь находимся.