По строкам лавандовых книг. Часть 2

– Я скажу тебе, что теперь… Теперь, ты подняла оружие на своего майора! Ты предала Ореон и свои клятвы! Так может быть ты изначально была засланной шпионкой Патриума?! А? Подставная, политическая шлюха, что проскользнула в наше идейное общество посеять зерно раздора и убить командира! ― Он хватает меня за волосы и рывком тянет в сторону, заглядывая в глаза. ― Смотри Мейсон! Смотри по сторонам! Вот, что сделали твои соплеменники. Эти жалкие последователи Джоува. Они разрушили церковь! Они хотели забрать у нас Бога! Они кричали, что церковь – это не что иное, как метод управления толпой. Люди не тупая толпа, которой нужно управлять! Нет! Мы не допустили такого. Эту церковь оставили в таком жалком состоянии специально, как наглядный пример, для каждого, кто посмеет дать даже мысли зародиться, что революция против Джоува и его геноцида нации в погоне за властью и славой – это неверный и кровавый путь.

Каликс бросает меня в сторону. Я отползаю на метр назад, закрываю голову руками и прячу лицо между коленями: больше не выдержу ударов.

– Молись Мейсон! Докажи мне свою крепкую веру! Докажи, что ты не одна из них – из этих Патриумских оборотней. ― Майор садится напротив на корточки, зажимает мой подбородок и поднимает на себя мои глаза. Я не сопротивляюсь, слишком пропитана обреченностью и смирением. ― Ты же хочешь провести и сегодняшнюю ночь с мальчишкой? Правда?

Прим! Как я могу быть такой эгоисткой и думать только о себе, желая скорой смерти. Что они сделают с ним? Где он? Я не имею права превращаться в тряпку! Это всё из-за меня. Представляю, как он, наверное, лежит где-то в подвале побитый, еле живой. От этих мыслей маленькие иголочки покалывают каждую клеточку тела, а рвотный спазм опоясывает горло. Неужели то время, что мы выиграли подошло к концу так быстро? Мы даже не успели придумать план выживания.

Слёзы катятся с глаз играя в догонялки друг с другом, но я не обращаю на них внимание, даже не моргаю, только киваю головой, не отрывая глаз от майора.

– Хорошая девочка. Тогда молись и я отвезу тебя к нему. Повторяй за мной…

Я монотонно киваю. Готова сейчас делать что угодно, только бы увидеть Прим живым.

– Отче наш, Господь всемогущий… ― диктует мне Каликс.

– Отче наш… Господь всемогущий…

Послушно повторяю каждое слово от начала до конца молитвы. Слова застревают на середине слога, из-за всхлипов получается не молитва, а сплошное заикание, но майор не ругает. Его глаза горят огнем сумасшествия. Одержимостью. Наваждением. Зрачки играют, то расширяясь до полного поглощения голубизны глаз, то сужаются, скрывая зрачок так, что становятся бесцветными. Я заперта со зверем в одной клетке, только жертвой в случае если я стану скучной игрушкой буду не я, а Прим.

Раньше военные мне виделись рабами устава. Людьми чьё личное мнение, жизненные позиции и принципы окутаны правилами и приказами. Добровольно дрессированные псы, что живут по командам государства с годами службы позволяют уставу прорости глубоко в жилы и кровь. И вот цель государства достигнута – идеальный солдат лишен даже инстинктов самосохранения. Он готов идти с горячим сердцем и именем государства на устах прямо в огонь, на войну, на верную смерть, ради власти того, кто возомнил себя богом.

Каликс, отличается от представителей военного строя. В нём нет и капли той зомбированности разума. Мне казалось, он один из таких заложников влияния общества, как Прим, которому выпало наказание быть членом семьи зомбировонного до звания командир отца. Таким парням положено идти по жизни той же дорогой не сворачивая, но здесь совсем другое. Читая с упоением молитву, пропуская через себя каждое слово, как кислород, он выдает истинные мотивы верной службы кровавому делу – Каликс заложник одержимости обычного садизма.

Его цель не смерть – он наслаждается, наблюдая за муками других. Пытать меня, избивая до бездыханности, заставить смотреть на казнь соратников, наблюдать за тем, как я хороню друга, а теперь молитвы – вот истинное наслаждение для него. Он понял, что Прим для меня, как бантик для котенка, которым можно дразнить. Какая выгодная позиция – прикрывать страсть к садизму, преданностью к идеям революции, и он успешно её держит.

– Умница, детка. Я сдержу своё обещание. Мы же с тобой умеем договариваться, помнишь?

Майор тащит меня на улицу. Слёзы закончились, оставив только чувство обреченности. Церковь окружена стражниками. Он открывает дверь одной из ожидающих конца моего наказания машин и зашвыривает меня внутрь. Я падаю на Бри.

– На базу её и пусть до утра не выходит, ― майор отдаёт приказ водителю и сидящему рядом солдату, громко захлопывает дверь.

Бри обхватывает моё лицо руками, внимательно рассматривает, проверяя, есть ли ссадины или раны, нежно целует в лоб и кладет мою голову себе на колени. Я как кукла-марионетка, поддаюсь любому движению, покорно укладываюсь, закидываю ноги на сиденье.

– Где Руд? Почему её здесь нет? ― спрашиваю я.