По строкам лавандовых книг. Часть 2

Этой ночью я видела во сне смерть. Она приходила поблагодарить за троих парней, что я ей подарила своим метким попаданием в Литоре. Проснувшись в холодном поту, я кричала от ужаса, прижималась к Прим и вдруг поняла – мои собственные границы допустимого стерты. Было время, когда даже мысль об оружии вызывала у меня отвращение, но теперь, как оказалось, соблюдая полное хладнокровие я и сама могу выпустить пулю в лоб человеку. А значит смогу через несколько часов с высоко поднятой головой изображая гордость, позволить надеть на себя медаль и стать для всей республики героиней.

Еда с самого утра не лезет в горло, а Руд на удивление рада этому и совсем не пихает в меня хоть одну галеточку, что доктор разрешает есть в неограниченном количестве. Она боится, что я снова облажаюсь на сцене, потеряю сознание, рассудок или ещё чего хуже – меня всю вытошнит наружу. Я успокаиваю её, говорю, что сегодня всё пройдет нормально, и это не просто слова – это правда!

Внутри меня бездонная черная пустота и спокойствие. Похоже мой внутренний мир наконец-то исчерпал лимит страхов и человечности, на которых удачно играл психический недуг. Теперь я оболочка с выгоревшим дотла, как мой дом, сознанием. Мне абсолютно безразлично, что на меня наденут и как причешут, а самое главное – что заставят говорить на камеру. Лаванда Мейсон давным-давно умерла от пули, голода, страха и прочих бед на этой войне, а вместо неё осталась призрачная тень, отдаленно напоминающая ту белокурую девушку, что ненавидела свою жизнь, презирала военных, и мечтала выбраться со дна социального неравенства.

– К твоим серым глазам идеально подходят холодные оттенки, ― с восхищением говорит Мила, накладывая мягкой кисточкой тени на веко.

– Серые? Когда-то мне говорили, что у меня голубые глаза. Глаза цвета моря. Мне нравились мои глаза. Теперь они цвета моей жизни – серые. Ну да ладно. Какая собственно говоря разница теперь.

Для меня подготовили строгий костюм темно серого цвета, закрытые туфли на низком каблуке, больше похожие на мужские, чем на женские – это тут такая мода – и белый гольф с коротким рукавом. Сразу выбор образа показался странным, но потом я огляделась по сторонам и поняла: всё вполне логично, теперь я не просто яркая обезьянка с экрана, я официально признана одной из них. Меня включили в ряды граждан свободной народной республики, где люди борются за мнимую свободу слова, фальшивое право выбора и отстраивают консервативные устои быта. Здесь нет места для нетрадиционных браков, эпатажной моды, преследования по религиозным убеждениям и языковым стандартам. Звучит очень даже привлекательно, вот только мало кто знает, как оно на самом деле есть.

Мне сделали строгую прическу: зачесали волосы в низкую гульку и уложили пробор, как под линеечку, посередине. Мне идет.

Мила осторожничает в разговоре, но я веду себя покорно и податливо, тем самым настораживаю всех, кто со мной работает не первый день. Два стражника, что были приставлены ко мне с самого первого дня пребывания в Монтисе, уже даже не обращают внимания, когда я хамлю, ругаюсь, выражаюсь крепким словечком или бью посуду, а вот на такое меланхоличное настроение как сегодня, реагируют неоднозначно. Один даже держит всё время руку на пистолете, как бы проверяя на месте ли он. Глупый, когда я захочу их перестрелять, рука, висящая на ремне, мне не помешает, мог бы это и понять уже.

– Ты прекрасна. Очень идет такой стиль.

Мила улыбается и разглаживает складки на моем пиджаке.

– Пора ехать на площадь.

– Ты поедешь со мной?

– Нет. Я не настолько важная персона как ты, так что придется добираться на праздник своим ходом.

– Если хочешь я попрошу Руд, она договорится и для тебя найдется место в машине.

– Нет, Лаванда. Спасибо.

Девушка берет меня за руки и отходит на шаг назад, разглядывая ещё раз мой внешний вид.

– Увидимся на площади? ― спрашиваю я.

– Конечно.

Вдруг, она прижимается, обнимает меня на прощанье и неразборчиво шепчет на ухо:

– Будь смелой! Не показывай, что тебя можно сломить.

Ещё раз отстраняется, оглядывая меня с ног до головы и еле заметно кивает: «Хорошо?», я улыбаюсь, киваю в ответ: «Да». И снова загадки и непонятные отрывки фраз, что я должна уметь разгадывать. Или я себя накручиваю, и она просто очередная, кто переживает за приступ сумасшествия? Наши руки соскальзывают, теряя друг друга, под конвоем стражников я ухожу к лифту. Под писк закрывающейся двери в моё сознание врезается прощальный взгляд Милы. Тревога в её глазах… Эта тревога не даёт мне покоя всю дорогу до площади. О чём она хотела меня предупредить?

На праздник меня сопровождает Прим. Думаю все привыкли, что мы, как сиамские близнецы, прилипшие друг к другу. Меня устраивает этот вариант.

– Ну ничего себе! ― игриво присвистывая комментирует моё появление Прим. ― Дэл, зря ты раньше не придерживалась строгого стиля, могла бы разбить в двое больше мужских сердец.