По тонкому льду

Коркин бежал, добрел до деревни Ушкино и поселился в доме вдовы Твердохлебовой. Что делал? Все! Копал картошку, молотил цепом рожь, рубил солому, собирал колосья и, кроме всего прочего, ездил по нарядам старосты в лес за дровами. Вот там-то, в лесу, в декабре прошлого года его и зацапали партизаны. Зацапали – и тут же допросили с пристрастием. Поверили, но к себе не повели. Приказали сидеть в деревне Ушкино и следить за движением немецких войск по большаку. А движения никакого не было. Двенадцатого декабря пришел человек от партизан и сказал: «Мотай-ка, брат Коркин, в Энск и попытайся там устроиться. Биография у тебя чистая. Сойдешь за спекулянта. Кое-что из продуктов мы тебе дадим». Вот и все.

Я прочел протокольную запись и вернул Земельбауэру.

– Узнайте, кем Коркин был до войны, – поинтересовался он.

Я задал вопрос. Оказалось, что до войны он проживал в Энске. Был вахтером на заводе, пожарным инспектором, нарядчиком, десятником на строительстве железнодорожного клуба, заведующим материальным складом и перед самой войной – кассиром горторговской базы.

Далее вопросы следовали один за другим, и Коркин отвечал на них без запинки. Есть ли у него знакомые в Энске? А как же! И не один, а куча. Конечно, часть из них удрала, попала в армию, но кое-кто и уцелел, В этом он уверен.

А где остановится Коркин, если его отпустят?

Коркин усмехнулся. Скажите пожалуйста, проблема!

Об этом господин начальник гестапо пусть не беспокоится. А можно ли надеяться, что Коркин будет честно служить Германии и ставить в известность гестапо обо всем, на что обратят его внимание?

Конечно. Если бы дело обстояло иначе, разве он согласился бы ехать в Энск? Это же все равно, что совать голову в пасть крокодила. Нет-нет. Все будет хорошо, и господин штурмбанфюрер останется доволен.

– Пусть назовет адреса своих лучших знакомых, –

предложил начальник гестапо.

Коркин назвал двенадцать адресов. Запомнить все я не мог, но некоторые постарался.

Допрос закончился вербовкой. Земельбауэр назначил

Коркину первое свидание на Старопочтовой улице, дом восемь, в среду, в пять вечера.

Когда Коркина вывели, штурмбанфюрер спросил меня:

– Ваше мнение: можно ему верить?

– Вполне, – заверил я.

– Но до поры до времени?

– Почему?

– Скользкий он какой-то... Слишком угодливый.

– Возможно, – неопределенно заметил я и спросил: –

Мне можно идти?

– Вы торопитесь?

– Да. Ждет работа, и чувствую себя неважно. Голова болит.

– Не смею задерживать. Надеюсь, что разговор, который произошел здесь, умрет в вашей памяти.

– Вне сомнений.

Я выбрался на свет божий, облегченно вздохнул и торопливо зашагал к дому Аристократа. Было уже две минуты второго, время приема истекло, но ради такого случая приходилось нарушать правила.

Дверь, как всегда, открыла Наперсток. И едва я переступил порог, как она точно обухом ударила меня по голове:

– Пропал Карл Фридрихович.

Я выдержал паузу и спросил:

– Что значит «пропал»?

– Пропал. Вчера в десять пришла машина. Легковая. Я

пустила шофера в дом. Он сказал, что приехал от Пейпера за доктором. Пейперу плохо. Карл Фридрихович быстро собрался. Взял кое-что Я проводила его до машины. Он открыл дверцу, сел на заднее сиденье и сказал: «А, старые знакомые!» Ему ответил мужской голос: «Да-да, доктор.

Это я и надоумил господина Пейпера поехать за вами».

Машина тронулась, и больше Карла Фридриховича я не видела.

Новость была страшной, невероятной Я молчал. До меня, кажется, еще не дошел смысл услышанного.

– Знаете что? – продолжала Наперсток. – Голос человека, который разговаривал с доктором в машине, показался мне знакомым. Я уже слышала его. Это Помазин.

Помазин-Дункель.

У меня зашлось дыхание.

– Уверена?

– Да-да-да! Делайте со мной, что хотите, но это он.

– Шофер русский?

– Да!

– Марку машины не запомнила?

– По-моему, это наша машина. Русская. Кажется, «эмка». Но точно не скажу. Если бы я...

– Да, милая. К сожалению, мы все недостаточно дальновидны.

– Почему я говорю, что «эмка»? Ведь отец мой – шофер.

– Понимаю.

Я задумался. Неужели это Дункель-Помазин? Неужели он воспользовался Пейпером? А что же, вполне возможно!

Надо немедленно проверить. Как? Только через Андрея.

Повидать его и поставить в известность. И повидать немедленно. Но это не все. Необходимо решить вопрос с

Наперстком. Пропал ли доктор, жив ли он или погиб, украден ли Дункелем или арестован гестапо – все равно оставлять Наперстка в доме нельзя. Каждую минуту может нагрянуть новая беда. С Дункелем и гестапо шутки плохи. Но что предпринять? Где, куда, у кого спрятать девушку?

Озадаченный, я прошелся по комнатам, ища решения вопроса. Как-то странно выглядел дом без Карла Фридриховича. Неужели я больше не встречу эту благородную и возвышенную душу? Больно и горько стало на сердце от недоброго предчувствия.

– Что же делать? – спросила Наперсток.

Решение пришло невзначай: убежище – «Костин погреб». Другого выхода нет. И сегодня же, иначе можно потерять и Наперстка, и связь с Большой землей.

– Улицу Щорса знаешь?

Наперсток покачала головой: нет, она не знает.

Я взял со стола доктора листок бумаги и набросал схему.