По тонкому льду

– Зачем же быть наивным? Зачем ориентироваться на фамилию? Каждого человека характеризует множество мелочей, мельчайших черт. Эти черты могут его выдать.

Походка, взгляд, голос, манера курить, смеяться. Ведь говорил же кто-то, что Дункель имеет привычку с поводом и без него ковырять в зубах? Да, говорил!

– Его знают в лицо Пейпер и Наперсток, – вставил я.

– Наперсток не в счет, – решительно отверг Демьян. –

На нее и ориентироваться не следует.

Девушка опустила голову. Час назад она решительно высказывалась, что будет ежедневно бродить по городу, пока не натолкнется на Дункеля-Помазина. Она была твердо уверена, что обязательно натолкнется.

– И никакого самоуправства, – предупредил Демьян. –

Умереть никогда не поздно. Это первое, чему мы научились. А Дункеля найти во что бы то ни стало. И взять живым. Мертвый он нам не нужен. И сюда его, сюда, к нам.

Тут мы с ним поговорим.

Он сказал «к нам, сюда», имея в виду убежище, вернее,

«Костин погреб», где укрывался сейчас, кроме Наперстка, и сам Демьян. Из лесу ему удалось перебраться в город еще до Нового года. Обстановка требовала сближения руководства с основными силами подполья.

История «Костиного погреба» довольно интересна. До войны на улице Щорса в глубине усадьбы, окруженной тополями и березами, стоял большой четырехкомнатный рубленный из медно-красных сосновых бревен дом, принадлежавший «династии» Гришиных. В нем когда-то жили прадеды и деды Кости, а в последнее время – отец с матерью, сам Костя, его сестра и старший брат Кости с женой. Улица Щорса, теперь переименованная в Кладбищенскую, одним концом упиралась в кладбище, а другим – в тупик. Справа от усадьбы начиналась территория завода

«Текстильмаш», а слева и позади размещались казармы, гараж, служебные помещения и двадцатиметровая вышка городской пожарной команды.

Дом Гришиных был единственным частным строением в большом квартале.

В июле сорок первого года позади усадьбы Гришиных, сразу же за их забором, пожарники оборудовали бомбоубежище. Оно имело не зависимые друг от друга вход и выход, две комнаты и полутораметровое железобетонное перекрытие вровень с землей. В убежище намечал обосноваться городской штаб ПВХО.

Наметки остались наметками. При первом налете вражеской авиации на энский узел и город от завода и строений пожарной команды остались лишь развалины. Начатое бомбами довершил огонь. На убежище рухнула стена трехэтажного дома и пожарная каланча. Убежище завалило, и настолько основательно, что о расчистке нечего было и думать. Да и надобность в нем миновала, началась эвакуация города.

Крепко пострадал и дом «династии» Гришиных. Его перекосило взрывной волной, двери и окна высадило.

Жить в нем стало рискованно, того и гляди рухнет. Тогда дружная рабочая семья Гришиных сообща растаскала дом по бревнам, рассортировала их, отобрала уцелевшие и сложила из них однокомнатную избенку с небольшими сенями.

Избенка предназначалась Косте и его сестре Аленке.

Родные знали, что они остаются в городе.

А потом отец Кости, мастер завода «Текстильмаш», подал интересную идею. Оказывается, новую избу и заваленное бомбоубежище разделяют каких-нибудь десятьдвенадцать метров. Что если сделать подземный ход?

Идея увлекла всех. Быстро принялись за дело. Через восемь суток ход был прорыт и замаскирован. Под избой оборудовали погребок. От него прорыли лаз прямо в убежище.

Работали ночами. Землю ведрами выносили наружу, во двор пожарной команды, и высыпали в свежие воронки, которых здесь была уйма.

Летом мы проникали в убежище через его «законные»

выходы, которые, конечно, отыскали изнутри, расчистили и укрыли от посторонних взглядов. Мы не опасались навести на свой след врагов. Территория завода и пожарной команды представляла собой оазис запустения. Завалы из груд бетона и кирпича, искореженных железных балок, скрюченного металла и битого стекла, густо поросшие сорняком и колючкой, не могли служить местом прогулок. А зимой – иное дело. Зимой лежал снег, и каждый шаг оставлял ясный, приметный издали след. Приходилось проникать в погреб через избу Кости.

Погреб имел две смежные, обшитые тесом комнаты, по восьми квадратных метров каждая. Их разделяла железобетонная стена с толстенной дверью. В одной из этих комнат мы и сидели сейчас.

– Еще раз говорю, – напомнил Демьян, – что Дункеля надо брать живым. Думаю, что вашего Запасного это порадует. Кстати, как насчет оберштурмбанфюрера? Нашли?

Я развел руками: нам, русским, расспрашивать немцев об эсэсовце Андреасе было по меньшей мере глупо. Даже с Купейкиным или Воскобойниковым нельзя было заводить разговор на эту тему. Никто из нас не смог бы ответить в случае нужды, чем заинтересовала нас персона Андреаса. Да и вообще – откуда мы узнали о его существовании? Все надежды возлагались на Пейпера и на случай.

Мои объяснения удовлетворили Демьяна.

Андрей встал и спросил:

– Я могу идти?

Демьян кивнул.

Вслед за Андреем вышла и Наперсток. Вышла, чтобы не мешать нам. Она понимала, что я и Демьян должны остаться вдвоем. У нас свои дела.