По тонкому льду

Расплатившись, мы вышли и встретили на Радищевском бульваре терпеливо поджидавшего нас Плавского.

По дороге я сказал:

– Предсказывать дальнейший ход событий я не берусь, но сдается мне, что карьера Суздальского подходит к своему финалу.

– Пора, – кивнул головой Дим-Димыч.

В полночь мы проводили Плавского на московский поезд.

28 сентября 1939 г.

( четверг)

Погода резко переменилась. Похолодало. С Волги задул напористый, по-осеннему неприятный ветер. Он налетал порывами, озоровал, выметая остатки ушедшего лета.

У меня побаливала голова. Всю ночь в комнате между обоями и стеной надоедливо шуршала мышь. Поначалу я запустил наугад, по слуху, ботинок и, кажется, угодил в

Диму. Потом я спустил с кровати ноги и затопал ими по полу. Мышь на несколько секунд умолкла, а потом вновь начала возню. Лишь под утро я немного уснул.

А Дим-Димыч выспался преотлично.

Утром мы опять наслаждались топленым молоком и заедали его хрустящим хлебом. Затем отправились в город. Сейчас мы стояли на набережной у моста, на самом ветру, в некотором отдалении друг от друга и исподволь наблюдали, как наш подопечный совершает свою предобеденную прогулку. Наблюдали за ним не одни мы. Суздальский возбуждал во мне еще больший интерес, чем прежде. И для этого были причины.

Вчера я разговаривал по телефону с Тулой. Вернее, продолжил начатый разговор. Никак не удавалось узнать о содержимом оставленного Суздальским чемоданчика. Дежурный железнодорожной милиции оказался не в курсе дела и попросил позвонить на другой день самому начальнику отделения. То, что сообщил начальник, огорошило нас с Димой.

Оказывается, чемодан в течение трех суток преспокойно лежал на полке. Сообразительный (теперь это очевидно) начальник отделения не разрешил до поры до времени интересоваться его содержимым. Считал, что оснований для этого не было. Какой-то инженер Плавский подозревает кого-то в убийстве своей жены, сам преследует этого «кого-то», путает сюда органы безопасности. Вообще – дело темное. Подождать надо. И он распорядился ждать.

На четвертые сутки в полдень явился гражданин, предъявил квитанцию и паспорт на имя Суздальского Вадима Сергеевича и потребовал «свой» чемодан. Фотокарточка на паспорте была копией с оригинала, то есть владельца паспорта. Но внешне новый Суздальский нисколько не походил на прежнего – ни по лицу, ни по росту, ни по возрасту. Помимо всего прочего, он оказался горбатым.

С чемоданом новый Суздальский отправился на службу, в проектную контору, где он занимал должность чертежника, и, поскольку обеденный перерыв закончился, приступил к работе.

Вечером Суздальский доехал трамваем домой, прошел в свою комнату и закрылся.

Жил он одиноко в коммунальной квартире.

Через полчаса сильный взрыв потряс дом. Потух свет, посыпалась штукатурка, вылетели стекла. Взрыв произошел в комнате Суздальского. Его нашли разорванным на части. От чемодана осталась четвертушка ручки. Обыском, произведенным в комнате, удалось обнаружить телеграмму из Москвы, спрятанную в кармане летнего пальто.

Она гласила: «Все переслал. Можешь получить. Валентин».

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – заметил Дима, когда мы шли опять к ресторану, где оставили подопечного. У нас он спровадил на тот свет Брусенцову, в Благовещенске кокнул Рождественского, а в Туле подорвал Суздальского. Смотри, и тут еще сделает покойника!

– Все возможно. Все возможно, – ответил я.

Начальник милиции из Тулы сообщил мне еще одну любопытную подробность. Оказывается, Суздальский появился в Туле всего полтора месяца назад. До этого он жил в Москве и работал, как я понял, в тресте канализации. И Брусенцова прежде работала в Москве. И Рождественский.

– Кто поручил этому подлецу приводить в исполнение приговоры? – спросил Дима.

– Очевидно, тот, кто их выносил.

– А быть может, он сам и судья и палач?

– Тоже возможно.

Мы прошли мимо ресторана. В окно был виден Кравцов (фамилия Суздальский уже отпадает), рассчитывавшийся с официантом. Он, должно быть, дал ему на чай, потому что официант поклонился и изобразил на лице улыбку.

Через минуту Кравцов вышел, огляделся и уже хотел перейти улицу, когда к нему привязались трое подвыпивших мужчин, кажется, те самые, что толкались у входа в день нашего приезда. Они или просили у него закурить, или навязывались в компанию – издали понять было трудно. Один взял Кравцова под руку, но тот резко оттолкнул его. Поднялся шум. Выскочил швейцар, раздался свисток, стали сбегаться прохожие.

Инцидент закончился появлением милиционера и проверкой документов. Целый и невредимый, Кравцов поспешно покинул шумное место и зашагал на свою Медниковскую улицу.

От милиционера мы узнали вечером, что Кравцов значится как Вадим Данилович Филин.

Ночью я разговаривал по телефону с Кочергиным. Доложил итоги и свои соображения. Он их одобрил. Попросил его затребовать из Тулы телеграмму от Валентина на имя Суздальского.

Остаток ночи мы спали. Мышь меня не беспокоила.

Дим-Димыч высказал предположение, что у мыши, возможно, выходной день.