По ту сторону Дома (СИ)

— Потому что они другие, — Ведьма оторвалась от карманного зеркальца и рассеянно посмотрела на часы. — Мне пора.

Она быстро встала, и с ее коленок посыпались пластмассовые тюбики и переливающиеся бусинки. Ведьма не просила, но Гайка все равно аккуратно собрала их и поставила на полку. Уходя, прикрыла дверь и спрятала ключ в условленном месте. Ведьма не любила, когда в ее отсутствие в комнате кто-то был.

***

Она сидела на скамейке, кутаясь в полы длинного пальто. Шляпу оставила там, в Доме. Такие головные уборы привлекают внимание везде, и в Наружности оно ей совсем не нужно. Было не холодно, но легкий весенний ветерок уже давно трепал ее волосы, медленно лишая тепла.

Тот, кого она ждала, пришел еще раньше. Он сидел через две скамейки, держа перед лицом журнал и даже переворачивая время от времени страницы. Ставки были слишком высоки, чтобы лишний раз рисковать.

В конце концов, Череп свернул журнал и встал. Солнце высветило его потертую коричневую куртку. Такую же, как носили половина подростков в городе. Он засунул журнал подмышку и размеренным шагом двинулся прочь. Ведьма выждала пару секунд и двинулась следом. Будто просто прогуливаясь, любуясь весенним пейзажем.

В сарае раньше хранилось оборудование для плавания — лодки, весла, спасательные круги. Но лодочная станция давно закрылась. Кому вообще взбрело в голову открывать лодочную станцию на этой луже? К тому же до лужи от сарая было добрых сто пятьдесят метров по пересеченной местности.

Новым в этом сарае выглядел только замок, но вряд ли кто-то соберется его рассматривать за разросшимися кустами. До двери осталось всего пара шагов, когда Череп остановился. Ведьма ускорила шаг, чтобы быстрее поравняться с ним. Опасно, но чем ближе они подходили, тем сильнее у нее в голове стучали отличные от страха желания.

Она схватилась за его локоть, и пальцы тут же накрыла крепкая ладонь. Череп не оборачивался, но Ведьма буквально чувствовала, что у него перехватило дыхание. Как и у нее самой. К двери они приблизились вместе. Череп быстро открыл замок, и они шагнули внутрь, не оборачиваясь. Даже если их кто-то видит, то какая теперь разница?

Их поглотила темная пустота, прорезаемая только серым светом из щелей. Будто звезды в ночном небе. Ведьма в детстве боялась темноты, но сейчас только ее и желала. Только в темноте она могла, наконец, расслабиться и полностью отдаться страсти и разгоряченному телу. Опасность, страх, любовь, желание — все стократно усиливается, когда ничего не видишь, только чувствуешь шеей тяжелое дыхание, ловишь губами жадные поцелуи, и прижимаешься, еще крепче прижимаешься к нему.

На дощатом полу есть матрац, но и его отсутствие сейчас никого бы не смутило. В воздухе слышится свежий запах лаванды — Череп принес сюда сухой пучок, когда Ведьма пожаловалась на головную боль от духоты. Где-то здесь лежат и их нехитрые подарки друг другу, которые они сегодня снова перещупают. Но это потом, а сейчас их интересуют только они сами.

Ведьма первая не сдержала стон, млея под тяжестью над ней. Голова кружилась от запаха лаванды и мужского пота. Внутри все жгло от удовольствия, особенно там, внизу, где они сейчас стали одним целым. Каждое движение отдавалось животной волной в теле, превращая ее саму немного в не-Ведьму, в кого-то любящего подчиняться, любящего чужую силу, просто любящую все вокруг.

Череп с каждым разом все глубже погружался в нежнейшую мягкость, и сожалел только и том, что не может видеть Ведьминого лица. Ни разу его не видел во время этого, и готов был отдать многое, лишь бы увидеть хоть раз. Желание не утихало, только накатывало с каждой секундой. Ее влажные стоны в ответ на каждое прикосновение, сладкие выдохи, нежные руки, сжимающие его тело… Все это было слишком прекрасно. Настолько, что остановиться было невозможно, даже когда Ведьма начала молить об этом. О, он сделает для нее что угодно, кроме этого.

Все дикое и необузданное рвалось из него наружу, и даже если бы Череп захотел, он не смог бы это сдержать. А он не хотел. Он кончил оглушительно, резко и шумно. На краю сознания мелькнула мысль, что Ведьма может и забеременеть, но сейчас его это не пугало, только притягивало ближе к ее разомлевшему телу.

Ведьма последний раз стиснула широкую спину, громко простонала его имя и затихла. Все печали и горести остались где-то очень далеко, за пределами заброшенного сарая. За пределами этого мира.

— Это тебе, — ей в ладонь легло что-то легкое и металлическое. Цепочка. С крупной подвеской. Ведьма ощупывала его пальцами, но не смогла определить, что изображает эта подвеска. Она непременно разглядит ее. Потом. При свете дня.

— А это — тебе, — она протянул темноте новую фенечку, сплетенную этим утром. Темнота приняла ее подношение.