По ту сторону грусти (СИ)

У них и отличий было много: Алесю тянуло на рисование и стихи, Лору на программирование, Алесе нравилось, как её зовут, а Лора терпеть не могла своё паспортное имя Лариса и считала, что к лицу оно только жирным тёткам-главбухам со скверным характером. Чем ей не угодили бухгалтеры, оставалось лишь гадать. Скорее всего, её просто бесила учёба в экономическом колледже, куда её забросило по иронии судьбы. Прямо как Алесю на завод.

Из-за различий не было скучно. А из-за парадоксальных совпадений иногда можно было найти неожиданное понимание.

Когда они только знакомились, то были ярыми антикоммунистками. Стамбровская и подумать не могла, что когда-нибудь станет обсуждать с Лорой Андропова, да ещё ласковым, растроганным тоном. Ну, либо фамильярным - в зависимости от настроя.

Наконец-то Лора засветилась в онлайне, и Алеся принялась названивать.

Она рассказала, как прошла встреча.

- Вот это дааа, - произнесла Лора, элегантно отставив толстый ломоть батона с вареньем и прихлёбывая чай, - смотри только, чтоб культурного шока не было!

- Ну он же человек прогрессивный, фантастику, небось, почитывает, вот и это вроде фантастики, - улыбнулась Алеся.

- Альтернативная история, - поправила Лора. Она была экспертом в подобного рода беллетристике.

- Так это ещё интереснее! - заявила Алеся. - Тоже вроде развлечение, но для людей интеллектуальных, не то, что просто там драконы и мифриловые аквамечи всякие, там для понимания специальных знаний не нужно, одно раздолбайство.

- Ну вот не скажи, бывает фэнтези такое, что там куча специальных знаний зашифрована, из мифологии, например, - не согласилась Лора. Она-то предпочитала киберпанк, но даже там умудрялась найти символизм Старшей Эдды или греческих мифов.

- Да мы не об этом, - отмахнулась Алеся, - главное, что любопытно будет, вон, я сегодня книжки ему занесла.

- Вернёт хоть?

- Ты что, ну конечно! Он всегда после выходных возвращает.

- Откуда ты знаешь, уже давала что ли?

- Я, эээ... нет. Просто знаю, - скромно отвечала Алеся.

Глава девятая

Всё сложно

- Ну, пожалуй, можешь идти. Завтра жду.

Синицын забрал папку. В его взгляде промелькнуло что-то вопросительное, пытливая настороженность. А может, показалось.

День выдался каким-то муторным. Огромное напряжение, а толку чуть. Юрий Владимирович неслышно вздохнул. Может, его рассеянность как раз и бросилась в глаза помощнику по Политбюро? Неудивительно. А стыднее всего было бы признаться, что думает он не о тонкостях аппаратных интриг на Старой площади и не о строптивости своего горячего, искреннего подчинённого - да, безусловно, идеалистический максимализм, всё принимает близко к сердцу. И всё это в карандашных пометках к повестке дня заседаний ПБ. Нет, конечно же, это маячит неуклонным фоном. Но думает он сейчас - о ней.

Эти сны повторялись с разрывами во времени, но уж очень хорошо помнились. И были они слишком чёткими, чтобы просто скинуть их шелухой, не обращать внимания. Но и жить они не мешали, и поэтому ему совсем почему-то не было тревожно, он не рассказывал о своих видениях Архипову или Чазову... пускай уж Валя и Женя занимаются его бренным телом, но только не снами. Да и что в этом такого?

Он не был суеверен. Но и совсем не придавать значения не мог. Кто она? Столько объяснений, и ни на гран ясности.

Ему неловко было признаваться, что сейчас вот затишье, вакуум минут на семь, он один, трогает рассеянно телефонный провод, пропускает между подушечками пальцев, ждёт, когда подадут машину, а там - на дачу, посидеть с хорошей книгой за чаем, поплестись спать - молча (Танюша опять в больнице...). И ждать сна. И её прихода.

Какая же она некомсомольская: вызывающая, хоть и вкрадчивая, застенчиво-агрессивная, - и удобно здесь метнуть, как из пращи: фашистка. Но почему такая родная?..

Он всегда тоже и переживал, и чувствовал, и горячился, и болел, и с разным успехом сдерживался, но в одном всегда оставался спокоен.

Вот как-то не нужно было. Лишнее. Даже комплиментов женщинам не делал, на работе уж точно (хотя где он и бывал, кроме работы?).

А сейчас почему-то хотел, чтобы эта лилия в траурной окантовке подошла ближе. Хотелось погладить ей руку. Такую белую и, наверное, прохладную. Гладить, обвести пальцем голубоватые прожилки. Просто держать. Вот, пожалуй, и всё. Какая-то робость его охватывала.

И ещё какое-то неизъяснимое, возмутительно расслабляющее чувство - прочь его, пора ехать.

Действительно, прочь его, это ощущение. Как бы оно ни было прекрасно, но Алеся проехала свою станцию. И случилось это по весьма заурядной, уважительной причине: задумалась.

Её снова преследовал образ Юрия Владимировича. Она опять любовалась его лицом и с тайной гордостью деланно удивлялась: да что ж такого она нашла в этой внешности? - покритиковать здесь можно было многое, но разве сама она совершенна? Конечно, нет. Мог бы набраться целый список недостатков, а слова любого очередного ухажёра - чушь. Всем им одно от неё нужно.

А что же нужно Юрию Владимировичу? Странно задавать это вопрос, она не знает. Но чувствует же, как он держит её подле себя, не хочет отпускать.