Ха! Эти басни будешь рассказывать своим братьям арапешам, – возмутился Верещагин и продолжил: – Насколько мне известно, во имя свободы довольно часто совершались преступления против человечества. Для истории такая ситуация не нова – бедность и эксплуатация всегда были продуктами экономической свободы. Снова и снова людей освобождали по всему миру их хозяева и правители, но их новая свобода оборачивалась подчинением, причем не просто власти закона, но власти чуждого им закона. Что начиналось как подчинение силе, скоро становилось добровольным рабством, делающим рабство все более щедро вознаграждаемым и приятным. Потом человек начинает желать, что положено желать, и обретает свое умеренное счастье.
– Возможно, ты прав, – согласился Сухов, – ибо наши права и свободы, которые мы желаем принести им, не будут для них благословением, потому что сами выросли на почве порабощения и сохранили знак своего рождения от мачехи. Мне кажется, – задумавшись, проговорил Сухов, – что такой союз свободы и рабства может лишить арапешей других, возможно, лучших образов жизни, способных положить конец репрессивному отношению общества к природе и бытию человека. Может случиться так, что их культурная отсталость несет в себе зародыши тех условий, которые повернут колесо прогресса в другую сторону. А перешагивание через стадию общества изобилия может стать преимуществом опоздавших в достижении истинно счастливого общества.
В этом месте Сухов прервал свою речь и, достав Книгу, козырнул знаниями из нее, прочитав притчу о том, что может случиться и так, когда «первые будут последними, а последние станут первыми». Ибо материально «бедное» общество может быть богато своей собственной историей и жизненной потенцией, которая защищает и расширяет жизнь. А процветание, которое арапеши возможно получат от нашей деятельности, приведет их к тому же результату – к тошнотворному образу жизни и появлению различных «героев нашего времени» и бунтарей, уставших от бесцельности жизни…
– Ты кого имеешь в виду, говоря о бунтарях? – хрипло пробасил Верещагин.
Чтобы оправдаться и не обидеть таможню, Сухов стал напрягать память и произносить характеристики литературных героев прошлого столетия, которые, каждый день вкушая икру, халву и мед, теряли смысл в жизни. И почему-то всегда в их числе оказывались те, которые не могли влюбиться в девицу, становились задиристыми, потом гибли и ударялись в пьянку. Последнее слова он не высказал вслух, но подумал, что, обвинив Верещагина в пьянке, он обвинит самого себя, и если попросит не пулемет, а что угодно – хотя бы плодов смоковницы, тогда условия игры, в которую он вовлечен, соответственно должны измениться. Сухов поблагодарил хозяина за самогон и икру и, желая оставить у Верещагина хорошее впечатление, поинтересовался и похвалил рисунок, висящий на стене, с изображением корабля и людей, веселящихся на судне. Верещагин удивился безвкусице красного командира и пояснил, что эту мазню он называет «кораблем дураков» и висит она только потому, что нравится его жене. Эту картину он когда-то конфисковал за неимением денег у какого-то суфия, который умиленно называл ее «свадебным кораблем».
На этой неоконченной мысли Верещагина Сухов встрепенулся и, отведя его в сторону, взял с него обещание, что сегодня он не отпустит от себя Петруху, даже если ему придется напоить его в стельку. А сам ни под каким предлогом не сядет ни на какое судно, даже если ему покажется, что он делает доброе дело. Верещагин налил Сухову на посошок, насыпал полные карманы просторных галифе инжира и отпустил, пообещав сберечь Петруху.
И был вечер и было утро – день седьмой. Арапеши долго искали Сухова, но его нигде не было. Кто-то предложил поискать его на лестнице пророков, потому что последний раз его видели там, одиноко сидящего на мраморной площадке. Это место старейшины арапешей называли исходным пунктом формирования проекта человека, где посредине плиты пола было выгравировано: «Баашер ху шам», что буквально означало: «Там, где он находится». Арапеши всегда боялись наступать на эту лестницу, потому что, как гласила легенда, на этом месте человек подвергается риску выпасть из своего бытия и попасть в чужое пространство. От середины площадки лестница уходила на десять ступеней вверх и десять ступеней вниз. Большая часть арапешей пошла вниз, предполагая, что после обильного возлияния вина, Сухов мог пойти и упасть только вниз. Другая, более мудрая часть арапешей, которая не осуждает мужей в том, что они избирают, пошла вверх. Через некоторое время на последней десятой ступени вторая группа обнаружила несколько листов исписанной бумаги. Старый Улем, главенствующий над буквами, взял листки и стал читать вслух, вначале тихо, потом все громче по мере увеличения любопытствующих людей: